Президент Московии: Невероятная история в четырех частях
Шрифт:
– Что?! С этим квадратноголовым убожеством?!
– Не такое, оказалось, убожество. Подомнет всех: и Мещерского, и Аркашу, и Чернышева, вспомните мои слова. Членами совета назначены Генерал…
– Вот почему он слинял…
– Князь Мещерский, Ферг, кинорежиссер X.
– Господи, князь да и Ферг – понятно, но режиссеришка, он-то что будет там декламировать!?
– Думаю, для обозначения «преемственности». Был при вас, вот теперь – с новым.
– А новый?
– Временно исполняющим обязанности президента назначен господин Чернышев, до проведения новых парламентских и президентских выборов. Старое Вече распущено.
– Вспомните меня, недолго Чернышев властью будет наслаждаться. Быстро сковырнут.
– Ещё одна новость, увы… Господин Президент, мы все приносим вам свои соболезнования, – он уже все понял. Стол пошел куда-то в сторону, но он схватил его за края так, чтобы не упустить. Пальцы от напряжения свело, но он держал крепко, казалось, никакая сила не разожмет его побелевших пальцев. Стол был его последней опорой. До сознания смутно, как будто из глухого колодца, доходили слова: «Ваша жена погибла». – Почему ее? Почему НЕ ЕГО, а ЕЕ?! Он уже давно привык жить без нее,
…Почему они преступили через незыблемый конкордат?! Что бы ни было с ними – участниками политических игр, семья – табу! Он сам неукоснительно соблюдал этот закон. И его враги… Неужели пришла новая генерация людей, коим неведомы никакие соглашения, правила игры, нормы отношений? Не сам ли он их выращивал?… Господи, почему они начали именно с нее!
…Вот она в «Спящей»… Первый выход Авроры. Он – совсем молоденький невзрачненький паренек, курсант-первогодок, как завороженный смотрел на эти волшебные движения, такие спокойные, уверенные и, казалось, совсем простые. Выразительные, словно говорящие ноги в странных розовых твердых тапочках, как выяснилось позже, называвшихся пуантами, руки, живущие своей особой, но неразрывно связанной с кружевным плетением ног жизнью, грация и детская непосредственность, удивительно сочетающиеся с врожденным достоинством, без слов выказываемая любезность и равнодушие к склоняющимся в почтительных поклонах женихам – принцам, плавная и неторопливая пластика тела, вдруг срывающаяся в стремительных вращениях, – все это понять и объяснить он не мог ни тогда, ни значительно позже, но впервые в жизни появившееся ощущение происходящего чуда захватило его, ошеломило его и не отпускало долгое время, до тех пор, пока она не стала его женой, и он своей волей, своим рано проснувшимся инстинктом вожака не раздавил и это ощущение, и само чудо. Чудес в семейной жизни не должно было быть. Чудо – не контролируемо. Не контролируемо лично им. Посему чуду не место ни в его семье, ни во всем созданном им мире. Это был его основополагающий жизненный принцип…Однако иногда он с тоской вспоминал то непередаваемое ощущение, и ему не хватало его. Всё это пришло значительно позже. Тогда же им владели чувства влюбленной восторженности и все возрастающего раздражения против своих сокурсников, строем прошагавших вместе с ним в Кировский театр на культурное мероприятие. Курсанты шепотом переговаривались, пересчитывая мелочь на буфет, и этот шепот не давал ему возможности полностью погрузиться в чудную иллюзию… Представить, что он и волшебная Аврора когда-либо встретятся и станут одним целым, было невозможно. Но они стали одним целым. Когда он поставил перед собой эту цель, он добился ее. И они полюбили, познали друг друга, у них появились дети: мальчик и девочка, как и мечталось. И строили они планы, что вот он демобилизуется и пойдет работать, скажем, таксистом, или в институт каким-нибудь младшим научным сотрудником, то есть лаборантом. И будет доучиваться на заочном или вечернем. И все будет хорошо. Они построят дачку где-нибудь под Ленинградом, дети будет играть в песочнице, жена возиться на грядках, смахивая рукой назойливую муху, а он – дремать в шезлонге, наслаждаясь ласковым июньским солнцем. И все будет хорошо. И было бы хорошо, если…
Почему она, а не он! Господи, она же ни в чем не виновата! Стоп! Она не виновата, а он? Он в чем виноват? В том, что вытащил страну? В том, что горбатился сутками на протяжении десятилетий? В том, что поверил всем этим мантрам: без вас страна развалится, задохнется в дыму пожарищ гражданских войн, окончательно оскудеет, захлебнется кровью от криминальных разборок и передела собственности?.. Но это были не мантры, это были обоснованные доводы солидных аналитиков, доверенных политологов, авторитетных журналистов. Россия без него – не Россия… Боже, почему бьешь так больно! А-а-а-а, какой там Боже! Нет ничего и никого. Одни слова и действия, не имеющие смысла и последствий. Если бы Он был, Он не допустил…
– Господин президент, вы слышите? В ее особняк ворвались пьяные святоандреевцы и выволокли прямо из кровати. Увезли на грузовике. Видимо, надругались. Ее тело нашли в овраге в районе бывшего Медведково.
Действительно, иначе с этим народом нельзя. И больно, и тяжко, и противно всем его убеждениям, выстраданным с юности, было не только поощрять то, что творилось в стране, но даже присутствовать при этом, наблюдать за этим, предполагать это. Но он и предполагал, и наблюдал, и присутствовал, и поощрял, и возглавлял. Видимо, нельзя любить, не причиняя страдания и себе, и любимым. Сейчас этими любимыми были его Родина и его народ, частичкой которых – маленькой и незаметной – он себя ощущал, и которой, в действительности, был. И делая больно этим любимым, он делал больно самому себе, невольно убивая, или способствуя такому убийству, он убивал самого себя, какую-то часть себя. И он понимал, чувствовал это. Боль эта была невыносима. Но заставляя себя страдать, преодолевая это страдание, попирая, в сущности, боль и страдания матерей, на глазах которых мучили, пытали, насиловали и убивали их детей, мужей, до крови кусавших свои руки от бессилия предотвратить, или хотя бы облегчить страдания своих жен, матерей, сестер, умиравших от этих ужасов, детей, испуганно и беспомощно взиравших на своих родителей, которые позволяли творить с ними – их детьми, единственными и любимыми – то, что с ними творили, стариков-родителей, которые даже не могли закрыть глаза своим внукам и внучкам, прикрыть лохмотьями их изувеченные тела, – заставляя себя делать всё это, преодолевая себя и ломая свое существо, он с ужасом понимал, что иначе нельзя спасти свой народ, свою Родину, как нельзя спасти умирающего без операции,
Впрочем, князь ждет. Сказать хочет. Опять внушать что-то будет.
– Олег Николаевич. Коль скоро мы остались одни, хочу этим воспользоваться и продолжить начатый разговор.
– Не торопитесь, нам не помешают… Фрау Кроненбах, меня не беспокоить. Слушаю, Димитрий Александрович.
– Вы задали вопрос: кто виновен в этой кровавой вакханалии.
– Кто?
– Олег Николаевич, я никогда не скрывал своего отношения к Крачковскому. Весьма негативного. Мне он неприятен во всех отношениях. Но это – не он! Поверьте. Я видел, как он мотался на своем драндулете – жмот он все-таки, наворовал выше крыши, а новый «Питон» купить жидится. Мотался, чтобы прекратить, успокоить, возглавить и повести за собой. Не получилось. Запах крови, ощущение вседозволенности, силы плюс накопившаяся ненависть к нынешнему режиму и нынешним правителям, опрокинули все благие намерения. Ведь он – из бывших. Слава Богу – «БЫВШИХ»! Бывший президент – его духовное чадо. Они тесно общались семьями. Жуткая расправа над женой президента его потрясла. Они дружили. Поначалу все шло мирно. Лозунги, справедливые требования, святоандреевцы возглавили, организовали шествие. Кто их спровоцировал, одному Богу известно. Нет, конкретные виновники будут найдены. Ребята Ксаверия Христофоровича уже многих взяли. Да и мои стараются. Прижмем так, вы уж не обессудьте, что доберемся до зачинщиков, если таковые имеются, и до покровителей, и так далее. Но, думаю, это была стихия, неуправляемая стихия. Повторю, конкретные виновники этого ужаса поплатятся. Мало не покажется. Будем вешать на Красной площади. Пострадавшим и семьям погибших выплатим максимальные суммы. Это, кстати, поднимет ваше реноме. Воспользуемся печальным случаем, так сказать.
– Где деньги возьмем?!
– Возьмем в долг. У Международного Кредитного Фонда, у Банка развития, у Лиги Наций, у китайских товарищей – им некуда деньги уже складывать. Хватит сидеть бирюками: «сами, сами». Сами с усами, прости меня Господи, сколько жизней угробили, сколько времени потеряли – всё пыжились, щеки надували. Впрочем, решать вам, господин Президент. Я лишь высказываю, с вашего позволения, свое мнение.
– Насчет взять взаймы, чтобы облегчить жизнь согражданам, особенно пострадавшим, я согласен. А вот по поводу Фиофилакта и этого Хорькова…
– Полагаю, волноваться о Хорькове уже бессмысленно. Информация не проверенная, но обнадеживающая. Подождем. Что же касается Фиофилакта… Есть одно соображение. Но здесь только ваше решение, ваша воля и, уж простите за откровенность, ваш риск…
– Излагайте, князь.
– Подумайте, господин президент, а не устроить ли Аркаше проверочку. Экзамен на верность. К примеру… полагаю, вы намерены освободить Сидельца. Пусть Фиофилакт его вам доставит. В целости и сохранности. Это непросто. Люди Бывшего и Сучина сделают все возможное, чтобы не допустить этого. Бывший напуган и подранен, особенно узнав о жуткой гибели жены, подранок особенно опасен. Сучин поражен слухами об охоте на его сына. К тому же очень подозрительно, что Сучок куда-то исчез. Его нет ни при Бывшем, ни при Вашем Президентском Величестве. Это на него не похоже. Затаился. Так что у Аркаши будет возможность себя показать.
– Господи, а этих за что – сына и жену?
– Выясняем, все выясним, доложим. Кстати, может, и старуху под охрану взять?
– Какую старуху?
– Которая ваш триумф предсказала.
– Вот за это спасибо, князь. Совсем забыл. Пошлите ей от моего имени подарки – в чем там она нуждается. Сахар, соль, гречу, может, мяса из Стратегического запаса, сладостей. И обновы. Узнайте размеры, вкусы, я в этом не разбираюсь. Порадуйте меня. Совсем забыл.
– Будет исполнено. Я сам кое-что присовокуплю. А поручим это опять-таки Аркаше. Пусть реабилитируется, да и отгонит наши подозрения.
– Пора на балкон.
– Прошу звать?
– Конечно. Он нам ещё пригодится.
– Будет на кого грехи наши списывать….. Ха-хаха.
Шутки, это шутки, Олег Николаевич! И вояку – счетовода нашего главного…
– Пошли! Господи, сколько народа!
Клеть дернулась и остановилась. «Стой, стой!» – прихрамывая, спотыкаясь и кашляя, к плети быстро, как краб перебирая кривыми ножками, ковылял Серый – 75-летний старожил забайкальских злачных мест. Сидел он с небольшими перерывами более 40 лет, ещё с коммунистических времен. Сначала, как верующий, затем как старообрядец, потом как политический, сейчас мотал срок как террорист: выступая на каком-то митинге, кричал в микрофон, что верить этим вертухаям нельзя, западло идти с этой б@ядской властью на переговоры (тогда взрастала в умах эта бредовая идея), и вообще говорить с ними, отвечать на их вопросы, значит ссучиться: «спросят, кто написал “Евгений Онегин”, – Пушкина не сдавать, как учил Владимов, отвечать: “не знаю!”, замечать их в жизни – себе в морду плевать, – это же парашные черви!». Президенту кто-то донес, он принял на свой счет, Серый получил пожизненное.