Президент не уходит в отставку
Шрифт:
— Повесь приемник на место.
«Вот оно, начинается… — подумал Сорока. — Трое на одного… Многовато!»
И еще он подумал, что давно не дрался и драться ему вовсе не хочется. Но эти настырные парни не случайно оказались здесь, они явно его поджидали. А то, что Сорока сюда приезжает почти каждую неделю, знал Длинный Боб — он даже один раз подвозил Сороку на «Запорожце» до самой дачи.
Сорока молча поставил транзистор на тропинку и пошел дальше своей дорогой. Стоявший на его пути Миша Лунь
— Кому говорю, повесь приемник на место! — повысил голос Гайдышев.
— Мы лесных птиц обучаем современному джазу, — вкрадчиво сказал Боб. — Синичек, дроздов…
— Сорок, — ввернул Миша и громко рассмеялся.
И тут, легка на помине, на соседнее дерево плавно опустилась большая пестрая птица. Блестя круглыми бусинами глаз и вертя длинным хвостом, сорока с любопытством смотрела на них.
Сорока шел и слышал позади их шаги. Поблизости ни одной дачи, сплошные сосны и ели. И людей не видно.
Поравнявшись с толстой сосной, Сорока внезапно остановился и мгновенно повернулся к ним. Ленька Гайдышев чуть было не налетел на него. Выругавшись, он немного отступил в сторону. Миша Лунь зашел сбоку, отрезав путь. Длинный Боб прислонился к соседнему дереву и, отбросив с глаз волосы, принялся крутить настройку приемника. Он делал вид, что происходящее его не касается. Боб вообще был вежливым, воспитанным парнем, и не верилось, что он сейчас готов вместе с этими двумя напасть на Сороку. Когда в цехе вспыхивали ссоры между слесарями, Боб всегда старался урезонить их. А уж в драки не лез и подавно.
— Мы тебя предупреждали: не суй нос в наши дела, — начал распалять себя Гайдышев. — Ты сам по себе, а мы сами по себе. Чего же ты, сволочь, гадишь нам?!
Ленькино лицо исказилось; сжимая кулаки, он сверлил Сороку ненавидящим взглядом. Миша Лунь, оглянувшись на Боба, шагнул к Сороке. Хотя он тоже сжал кулаки и всячески старался напустить на себя злость, круглое лицо его было добродушным.
Сорока понял, что больше медлить нельзя. Тем более вступать в бесполезные разговоры. Вроде бы в карманах у них ничего подозрительного нет…
И Сорока, так и не произнеся ни слова, шагнул к Гайдышеву…
Тот еще и до половины не успел поднять руку, как очутился на усыпанной желтыми иголками земле. Судя по тому, как парень изумленно моргал белесыми ресницами, глядя на синий квадрат неба, он так ничего и не понял. Следующий молниеносный удар Сорока обрушил на Луня. Этот не упал, он отлетел на два шага и, стукнувшись о дерево, замер в этой странной позе.
— А я чего? Я ничего… — ошалело бормотал Лунь. — Ну, позвали и поехал… подышать свежим воздухом…
— Это верно, погода хорошая, — усмехнулся Сорока, потирая нывшие костяшки пальцев. —
Краем глаза он наблюдал за Длинным Бобом — тот даже позы не изменил: стоял у сосны и увлеченно слушал транзистор. Он поймал какую-то легкую мелодию. Когда в музыку врывались электрические разряды, треск, он страдальчески морщился и снова начинал крутить черный тумблер. Неожиданно выключив транзистор, он с мягкой улыбкой взглянул на взъерошенного Сороку.
— Тут, говорят, где-то Ахматова похоронена? — как ни в чем не бывало спросил Боб. — Ты был там?
— На могилку, значит, захотели взглянуть, — сказал Сорока. — В таком случае вы заблудились, коллеги, кладбище в другой стороне…
— Отличная поэтесса, правда? — В том же духе продолжал Боб. — Как это у нее?.. «За городом вырос пустынный квартал на почве болотной и зыбкой. Там жили поэты — и каждый встречал другого надменной улыбкой…»
— Хорошие стихи, — улыбнулся Сорока. — Правда, это не Ахматова, а Блок…
— Неужели? — удивился Боб. — А я думал, Ахматова…
Гайдышев, бросив исподлобья взгляд на приятеля, потрогал острый подбородок, сплюнул и выругался.
Вдалеке протяжно свистнула электричка, а немного погодя по лесу эхом пробежал дробный прерывистый гул. Поезд не остановился. Проходной. Сорока на суку резко вскрикнула и, мелькая среди деревьев, улетела.
— Ну-ну, дышите… свежим воздухом, — сказал Сорока. — Чего-чего, а воздуха тут хватает… на всех! А кладбище — вон там! — показал он в противоположную сторону.
Повернулся и, насвистывая, зашагал дальше. Широкоплечий, он шел чуть наклонив корпус вперед — походкой спортсмена. Прямые русые полосы спускались на воротник потертой кожаной куртки. Кеды, вдавливаясь в мох, ступали бесшумно.
Гайдышев поднялся, причем не сразу: встал на четвереньки, потом, держась за ствол молодой сосенки, выпрямился.
— У меня глаз заплывает, — пожаловался Миша. — Вечером встреча с девчонкой, а я с таким фонарем.
— Хорошо он вас отделал, — без улыбки сказал Боб, глядя вслед удаляющемуся Сороке. — Я не успел и глазом моргнуть, как вы закувыркались!
— Мог бы и помочь, — пробурчал Гайдышев.
— Это была твоя идея — проучить его, — продолжал Боб. — Я вообще противник рукоприкладства… Мое оружие — интеллект.
— Твое оружие тоже дало осечку, — подковырнул его Ленька. Приемник-то на суку не сработал? Не положил же он его в карман?
— Я и не ожидал этого, — сказал Боб. — Такие, как Тимофей Сорокин не присваивают чужих вещей. Такие догоняют забывчивых людей и возвращают им их добро.
— Зачем же ты транзистор на дерево повесил? — поинтересовался Миша Лунь. — Как ты сказал, приманку?