Президенты без государств
Шрифт:
— Тут еще один… Весь как решето, — освещая фонарем кабинет, сказал эсэсовец. Осмотрев Орозова, они убедились, что он жив…
— Перевяжите его! — приказал Келлингер.
— Счастливчик, пуля пропахала кожу на голове… Просто контузия.
Пока эсэсовцы возились с раненым, Келлингер осмотрелся. За портьерой он обнаружил желтый чемодан, раскрыл его и ахнул от удивления, увидев груду золота и драгоценных камней. Келлингер пытался понять, что же здесь произошло. Генерал Мадер говорил, что собирался послать к англичанам Орозова и Асана… Может
Келлингер горстями брал камни, пересыпал с ладони на ладонь, соображая, что предпринять дальше… Заниматься сейчас расследованием у него не было времени. Приказал закопать Асана где-нибудь поблизости, чемодан забрал с собой, а Орозова передал в колонну военнопленных, движущихся походным строем из Заксенхаузена в Любек.
Конец апреля.
На окраине порта, в пересылочном лагере, собраны тысячи людей: русские, французы, поляки, узбеки, казахи…
Орозов и Борадзов находились в 21 бараке примерно сорока метров в длину, сыром и темном. Сквозь небольшое решетчатое оконце над дверью в барак проникал тусклый свет наступающего утра.
Стояла тишина. Пленные были измучены событиями минувшего дня и прошедшей ночи. Вчера утром но лагерю разнеслась весть о том, что немцы задумали всех пленных, прибывших в Любек, погрузить на суда и потопить в открытом море.
Руководители подпольной организации приступили к подготовке восстания. Кто-то предупредил об этом комендатуру и комендант дал команду оцепить лагерь… Начался поиск зачинщиков. Всю ночь из бараков уводили людей. Партиями по три-пять человек. Потом раздавались автоматные очереди…
Наступил рассвет. Распахнулась дверь двадцать первого барака, узники приготовились к тому, что эсэсовцы будут выводить пленных на расстрел. Послышалась команда:
— Покинуть помещение! И быстро в строй!
И в этот же момент завыли сирены, предупреждая о воздушном налете. Послышался гул самолетов. Показались бомбардировщики «летающая крепость» и «либерейтор». Засверкали разрывы зенитных снарядов.
Бомбы рвались недалеко от лагеря. Вот оглушительный грохот потряс здание комендатуры, с треском и звоном посыпались стекла.
У коменданта лагеря зазвонил телефон. Он схватил трубку.
— Да, это я! Бомба чуть не разнесла комендатуру, упала рядом! Я спокоен, бригадефюрер… Бомбежка не лучше восстания… Убьет десятки, разбегутся тысячи…
— Пленных немедленно грузите на суда, — твердым тоном приказал Шелленберг. — Не теряйте времени, сейчас же гоните их в порт. И чтоб к вечеру на берегу не осталось ни одного человека. Всю вашу охрану после этого — на передовую в распоряжение генерала Дика.
Во Фленсбурге, еще не заходя к бригадефюреру СС Шелленбергу, генерал Мадер узнал неприятные новости: Розенберг по пьянке вывихнул ногу и оказался в госпитале, а Шелленберг снят Кальтенбруннером со всех постов.
В каком положении окажется он.
«Что за грех обнаружен у Шелленберга?» — ломал себе голову генерал. Теперь, когда Шелленберг без поста, его могут ликвидировать, а за ним потянется цепочка. И он, генерал Мадер, окажется в ней одним из звеньев. Как же быть? Ведь он уже во Фленсбурге.
«Бокал наполнен — надо пить».
Генерал решил идти к Шелленбергу.
Шелленберг умел даже в самый трудный для себя час сохранять спокойствие и внешнюю невозмутимость. Вот и сейчас генералу показалось, что в судьбе бригадефюрера ничего и не произошло. Что он, Шелленберг, у власти, и на фронте никакой трагедии для Германии нет и не ожидается.
С большим вниманием выслушав доклад Мадера о засылке к англичанам надежного человека, Шелленберг долго еще не произносил ни слова, перебирая бумаги на столе.
— По-моему, вы удачно подобрали кандидатуры… Благодарю вас! — Наконец сказал он.
Но это было, вероятно, не самое главное, для чего генерала так срочно вызвали во Фленсбург. Мадер надеялся, что в беседе Шелленберг коснется скрытых сторон политических и военных событий, происходящих сейчас в мире. Имеются ли еще возможности для спасения Германии? Положение тяжелое, но, может быть, не безвыходное… Никто во всем Рейхе не умел так провидчески заглядывать в завтрашний день, как Шелленберг.
Бригадефюрер начал с того, что высказал сожаление по поводу тяжелого положения, сложившегося на Восточном фронте. Но он был твердо уверен, что торжествовать победу большевикам не придется.
— Не придется, генерал! Пока я жив, я сделаю все, чтоб они столкнулись с союзниками. Как только это произойдет, американцам и англичанам потребуются солдаты. Мы сдали им в Рурском бассейне около трехсот тысяч солдат… Но основные силы здесь, в Мекленбурге… Да, вам, вероятно, известно, что Кальтенбруннер отстранил меня от руководства делами. Я обжаловал его действия рейхсфюреру СС Гиммлеру, и он вызывает меня. Как только я получу приказ о восстановлении во всех правах, вы, возможно, проберетесь на юг к Кальтенбруннеру и передадите ему приказ рейхсфюрера.
В роскошном лимузине Шелленберг с генералом Майером Мадером отправились в Любек.
Они ехали молча, рассматривая сквозь стекла кабины солдат, отступающих из района Мекленбурга. Шелленберг вспомнил начало войны с Россией. Все спокойны и уверены: военная прогулка по просторам России завершится самое позднее к рождеству сорок первого года. Он вспомнил, как в конце апреля сорок первого на завтраке у Гиммлера Гейдрих, рассуждая о кампании в России, сообщил, что Гитлер задумал решительно атаковать Россию и покончить с ней не позднее рождества… Да, это были прогнозы… Бедный Гейдрих, его счастье, что не дожил до такого позора…