Презренная госпожа. Леди-попаданка в деле
Шрифт:
Ну, ничего. Мне как-то пришлось с одним маньяком беседу вести. Он человек двадцать убил, а я была одна. Ловила его на живца, так сказать. Помощь еще не приехала, а он стоял передо мной с ножом в руках. У меня же даже ножа не было.
Так вот, заболтала я его знатно. Тот еще трепло оказался. Долго хвалился своими «подвигами» о том, как лишал жизни своих жертв. Я делала вид, что слушала и тянула время. В итоге, он даже пикнуть не успел, как один из наших снайперов его снял.
Меня потом к награде приставили за героизм. Мол, «только личностная выдержка помогла так
Так с чего вдруг после ТАКОГО трусить перед какой-то инквизицией? На всякую инквизицию найдется управа.
Я подключила логику. Из того, что удалось понять, я теперь была некой госпожой, графиней, супругой этого белобрысого труса. То есть власть в этом поместье формально у меня тоже имеется. Значит, нужно ею воспользоваться!
Расплылась в приветливой улыбке и произнесла:
— Смотрю, намечается занимательный разговор. Думаю, будет лучше всего продолжить его где-нибудь в более уютном месте. За чашечкой кофе, например. Пройдемте, господа!
Я не спрашивала. Я управляла. Развернулась и, высоко подняв голову, направилась обратно в здание, стараясь выглядеть максимально беспечной. Чувствовала спиной на себе недоуменные взгляды. Еще бы! Никакого почтения, так сказать, к священнослужителям.
Впрочем, на удивление, меня послушались. Блондинчик наорал на слуг и потребовал, чтобы они разошлись по своим делам. Куда утащили борова, я не знаю, но сейчас было не до него. А, судя по шаркающим шагам, толстяк и его товарищ пошли следом.
Куда идти, я совершенно не представляла. Но на выручку неожиданно пришел один худощавый старик, встретивший меня в холле. Он указал на одну из двустворчатых дверей, и я с облегчением поняла, что это гостиная для приема всякого… сброда.
***
Полчаса спустя…
От вина гости отказались, хотя толстяк алчно поглядывал на бутылку из тёмного стекла. Я тоже пить не стала, блондинчик и подавно.
Тот старик, оказавшийся местным распорядителем, знатно постарался: стол накрыли в считанные мгновения.
Плеть с засохшей кровью на крючках я демонстративно положила рядом с креслом на столик. Толстяк поглядывал на неё с явным отвращением. Муженёк тоже косился. А вот молодой священнослужитель (кажется, его звали преподобный Ксандер) не сводил с меня глаз.
Из всей троицы он был самым опасным, хотя главным среди этих двоих был однозначно второй. Я обратила внимание, с каким почтением парень склоняет голову, когда его старший товарищ что-то шепчет ему на ухо.
Но я всё равно сосредоточилась исключительно на преподобном Ксандере. Он задавал вопросы, много вопросов. Каверзных, на которые приходилось отвечать очень уклончиво. Например, спросил, кто же научил меня так двигаться. Ведь в моей семье никто не слыл выдающимся воином, да и армия у родителей была откровенно слабой. В гарнизоне насчитывалось человек пятнадцать, и все старики.
Я поняла, что о хозяйке этого тела преподобный оказался прекрасно осведомлен, но отступать не собиралась.
— Иногда первое впечатление бывает обманчивым, — произнесла многозначительно. —
Выдумывать эту чушь было непросто, но я старалась. Пыталась создать впечатление, что они просто плохо знают Евангелину и потому им есть, чему удивляться.
К счастью, преподобный Ксандер кивнул. Но он был дотошен.
— И все же, кто именно вас научил?
— О, я бы хотела оставить это в секрете, — ответила с улыбкой. — Личное, понимаете?
— Понимаю, — ответил молодой человек, но в голосе проскользнуло напряжение. — Тогда разъясните, почему вы избили собственного слугу?
Я обрадовалась: уж на эту тему поговорю с удовольствием. Сделала скромное лицо, добавила немножко гнева, который был настоящим, и произнесла:
— Он нарушил мое приказание и не прекратил избивать служанку, когда я приказала остановиться!
Коротко рассказала о случившемся, посетовала на то, что мужчина посмел поднять руку на беззащитную девушку, но толстяк неожиданно прервал меня:
— Пресвятой Амбродий в своих трудах сказал о том, что слуги нуждаются в хорошем наказании, иначе они никогда не постигнут истинного послушания.
Я едва не закатила глаза. Ох и бред! Легко прикрыться чьими-то словами для оправдания собственной жестокости.
— Но наказание должно совершаться справедливо, — возразила я. — Справедливость — основа любого богопочитания, не так ли?
Я, конечно, говорила наобум, но, похоже, сказала в точку. Увидев раздражение в глазах толстяка, мысленно усмехнулась, а вот молодой служитель удивил: в его взгляде мелькнуло неожиданное одобрение.
— По справедливости, — продолжила я, — если девушка и совершила проступок (а это был всего лишь разбитый кувшин молока), то и наказание должно было быть соответствующим. Например, её могли лишить завтрака. То есть за порчу продуктов у неё отняли бы продукты. На худой конец, она могла бы это молоко отработать. Это стало бы хорошим напоминанием о том, что усердие — это благодетель… — когда я говорила всё это, то радовалась, что в своё время читала Писание на Земле. Читала искренне с желанием разобраться в том, что есть вера. И это чтение мне отлично пригодилось. — А этот палач за столь незначительный проступок едва не лишил девушку жизни. Это недопустимо! Это не есть справедливость. Не думаю, что вы сами одобрили бы подобное…
Я замолчала, напряжённо вглядываясь в лицо своему основному оппоненту. Воцарилась тишина. Скосив взгляд на так называемого мужа, увидела его ошеломление. Похоже, хозяйка этого тела эрудицией и умом не блистала от слова совсем.
Толстяк надул губы и сверлил взглядом пирожные, стоящие на столе. Кажется, он просто устал меня слушать. А вот преподобный Ксандер неожиданно улыбнулся.
— Очень занимательные рассуждения, — похвалил он. — Вы очень умны, графиня. Это удивительно для женщины.