Презумпция любви
Шрифт:
— Нормально, Павел Григорьевич.
— Не таите на меня зла?
— Ни в коем разе. Вы просто выполняли свой долг… Жаль парня, который сидел за рулем.
— Не то слово, — сказала Воронина. — Теперь вряд ли кто согласится быть моим водителем. Вторая смерть за несколько дней. Паша, я домой, устала чертовски, а ты поезжай в Дорохин, разберись со всеми делами.
— Понял, Любовь Георгиевна. Наши
— Спасибо, Паша. Проследи, чтобы в Дорохине все сделали как надо.
— Нет проблем, Любовь Георгиевна! Я жутко рад, что все обошлось, и вообще рад за вас.
Воронина устало кивнула и пошла к «ауди», что ждала их на обочине. Села за заднее сиденье, Малышев сел рядом. Машина резко рванула вперед, направляясь к Москве.
— Теперь ты понимаешь, Володя, с кем связался, — устало сказала Воронина. — Можешь отказаться, пока не поздно.
— Дура ты, Люба, — сказал Малышев, обнимая ее. — Я рядом с тобой всегда. Запомни это. Я лишний раз убедился, как тяжела твоя служба, и обещаю — помогу, чем могу, всегда.
Она тоже обняла его, прижалась губами к уху, тихо прошептала:
— Ты сказал то, что я хотела услышать. Обещаю, что сделаю все, что ты пожелаешь.
Малышев усмехнулся и тоже прошептал на ухо:
— Никаких «я тебе — ты мне». Будем делать то, что нам самим хочется. Я — заботиться о своей генеральше…
— А я — любить своего мужчину…
— Какая ты красивая, Люба…
— Особенно после того, как вывалялась в грязи кювета…
— Особенно после этого.
— Я хотела Светку позвать, чтобы вместе поужинать, но теперь не хочу. Завтра устроим ужин вчетвером, да, Володя?
— Да, Любаша…
— Страшно было?
— Потом. А когда все это творилось, я подчинялся твоим приказам и думал о тебе. Прыгал, катился в кювет. А потом стало страшно. Я же не супермен.
— И мне было страшно, Володя, и я думала, успел ты выпрыгнуть до взрыва или нет. И так была рада, когда ты подполз ко мне.
— А я лежал в грязи и целовал женщину, которая держала в руке пистолет…
— Приедем домой, первым делом залезем в ванну. Вместе.
— Я не возражаю.
Малышев увидел Светлану,
— Санька, я так счастлива!
— А уж я как счастлив, Светланка! Поехали ко мне? Я так соскучился по тебе, Светланка!
— Конечно, к тебе, а куда же еще? Будем помогать Владимиру Сергеевичу готовить праздничный ужин. Мать уже, наверное, там.
— Да? А может, поедем тогда к тебе? Понимаешь, я все же боюсь ее.
— У меня будем жить, а сейчас поедем к тебе.
— Ну ладно, как скажешь… — растерянно пробормотал Малышев.
Дверь открыла Воронина, она чувствовала себя явной хозяйкой, решительно махнула рукой в сторону кухни:
— Ну, проходите, молодежь, проходите. Я тоже недавно явилась, помогаю Владимиру Сергеевичу, что-то невероятное он готовит, какую-то говядину по-испански, шпигованную салом. Будем помогать.
— Спасибо вам, Любовь Георгиевна, — пробормотал Малышев.
— Не помни зла, я была виновата… Но теперь мир, Саша? — Воронина протянула ему руку.
Он пожал ее сухую ладонь.
— Как же можно воевать против вас, Любовь Георгиевна?
— Ты все можешь, наслышана про твои подвиги, супермен. Честно скажи — обида есть?
— Нет. Я рад, что у вас с отцом все хорошо. Но и вы тоже суперменша, Любовь Георгиевна. Как вел себя Полевик на втором суде, так это просто анекдот.
— Вел себя так, как и должен вести себя этот говнюк.
— Мама! — запротестовала Светлана. — Между прочим, мы с Саней решили пожениться.
— Я завтра пойду искать работу, — сказал Малышев, — чтобы семью обеспечивать.
— Насчет свадьбы никто не возражает, а насчет работы придется подождать. Пойдешь в армию, — сказала Воронина. — Будешь служить в нашем спецназе, жить в Москве, дома, и какие-то деньги получать. Я уже все решила.
— В спецназе? — удивился Малышев.
— Именно. Ну что, подружимся мы с тобой, Сашка?
— Конечно, Любовь Георгиевна. — Малышев неловко обнял прокуроршу, поцеловал в щеку.
Светлана улыбнулась и радостно захлопала в ладоши.