При дворе двух императоров (Воспоминания и фрагменты дневников фрейлины двора Николая I и Александра II)
Шрифт:
24 декабря
Сегодня, в сочельник, у императрицы была елка. Это происходило так же, как и в предыдущие годы, когда государь был еще великим князем, — в малых покоях. Не было никого приглашенных; по обыкновению присутствовали Александра Долгорукая и я; мы получили очень красивые подарки. Была особая елка для императрицы, елка для императора, елка для каждого из детей императора и елка для каждого из детей великого князя Константина. Словом, целый лес елок. Вся большая Золотая зала была превращена в выставку игрушек и всевозможных прелестных вещиц. Императрица получила бесконечное количество браслетов, старый Saxe [100] , образа, платья и т. д. Император получил от императрицы несколько дюжин рубашек и платков, мундир, картины и рисунки. Впрочем, я должна сознаться, что вся эта выставка роскоши вызывает во мне скорее чувство пресыщения и печали, чем обратное. То, что так легко дается, не может уже доставить удовольствия, и когда обладаешь таким количеством вещей, уже не можешь испытывать по отношению к ним чувства собственности. Не знаю, почему в этот рождественский вечер я уже не чувствовала себя свободной, может быть,
100
Саксонский фарфор.
26 декабря
Сегодня молодая принцесса Ольденбургская перешла в православие; она, по-видимому, понимала все значение того акта, который совершала, и казалась глубоко сосредоточенной. Она была одета в белое атласное платье и очень просто причесана. Выглядела она некрасивой: волнение дурно отражается на цвете ее лица, а это единственно, что в ней хорошо. Черты лица у нее грубоваты и очень неправильны, но выражение чистоты, искренности и мягкости привлекает к ней симпатии.
27-го декабря состоялось обручение. Все собрались около часа. Государь вышел под руку с королевой Анной и императрицей; за ними следовали жених и невеста. На молодой принцессе был белый трен, весь украшенный листьями роз, полосами спускавшимися по материи, — туалет, замысел которого гораздо поэтичнее, чем красиво его выполнение. В церкви была толпа. Дамы давили и толкали друг друга, чтобы встать на лучшие места. Вообще при подобного рода торжествах мало соблюдается порядок и приличие, и в таких случаях трудно поверить, что находишься среди лучшего общества столицы. Так как я не люблю ни толкать, ни самой быть толкаемой, то держусь осторожно сзади, и потому ото всех этих торжеств я выношу только одно чувство утомления от продолжительного стояния в тяжелом придворном платье. Императрица обменяла кольца молодых вместо императрицы-матери, которая слишком слаба, чтобы присутствовать. Вчера же императрица Мария подводила молодую принцессу к причастию. Должен был состояться большой банкет; поэтому приглашенные в придворных платьях остались дожидаться во дворце. Моя комната наполнилась друзьями и знакомыми, расположившимися в ней в ожидании обеда. Мне же пришлось менять свой туалет в присутствии всех их, так как я должна была спуститься к императрице-матери, при которой я была дежурная. Мне было чрезвычайно неприятно раздеваться таким образом при публике, и так как я была нездорова и утомлена, то и настроение мое было отвратительное. Банкет был блестящий: пели итальянцы, было произнесено шесть тостов, сопровождавшихся пушечными залпами. Я вернулась такая усталая, что тотчас же легла в постель, чтобы дать отдых моей спине и моему настроению…
8 января
Я совсем несчастна сегодня. Уже вчера в городе разнесся слух, что мы соглашаемся на мир на унизительных основах австрийских предложений: свобода плавания по Черному морю, уступка части Бессарабии и крепости Измаил, отказ от покровительства восточным христианам. Я все еще не верила, хотя все об этом говорили на концерте у императрицы. Но сегодня утром появилась официальная статья в «Journal de St. Petersbourg», подтверждающая наш позор. Я не могу повторить всего, что я слышала в течение дня. Мужчины плакали от стыда, а я, которая так верила в императрицу! Я не выдержала и пошла к ней сегодня вечером. Если все ее обманывают, один человек по крайней мере скажет ей правду, один принесет ей отголосок общественного мнения. Она мне сказала, что им тоже это очень много стоило, но что Россия в настоящее время не в состоянии продолжать войну. Я ей возразила то, что повторяют все, что министр финансов и военный министр — невежды, что нужно попробовать других людей, прежде чем отчаяться в чести России. Она мне ответила, что я сужу слишком страстно и что об этих вещах нужно судить спокойно. Я отношусь страстно, это верно, как и вся Россия относится страстно к своей чести, Я была до такой степени вне себя, что мне ничего не стоило повторить императрице все самые суровые суждения, которым их подвергают. Она выслушала меня терпеливо и кротко, без раздражения и волнения. Эта женщина или святая, или деревяшка! Я предпочитаю думать, что она святая. Если бы я не любила ее так сильно, я бы не страдала так. Они не понимают того, что делают, и того, как они подрывают основы собственной власти, когда подвергают честь России четвертованию. У меня душа разрывается. Я так их люблю и в то же время так негодую на них. Но я по крайней мере рада, что была правдива по отношению к императрице. Это единственное, чем я могу доказать ей свою преданность, и я буду продолжать это делать до тех пор, пока она меня от себя не прогонит.
9 января
Редко в жизни я была так огорчена, как теперь. Самые тяжелые минуты жизни — это те, когда сознаешь, что ошибся в своих привязанностях и своих верованиях; когда приходится признаться в том, что те чувства, на которых зиждилось наше счастье, были основаны на иллюзии. У меня уже были такие минуты в жизни. Всякое человеческое существо исполнено лжи и слабости; ни на одном из них ничего строить нельзя. Не Россию я оплакиваю. Я знаю, что Россия выйдет победительницей и из этого испытания, она не может быть унижена. Я оплакиваю императора и императрицу: они испытания не выдержали, они ослабели в своей вере…
22 января
Приехал князь Вяземский. Я видела его у его матери. На вечере у императрицы начали читать рукопись Милютина [101]
101
Вероятно, Дм. Ал. Милютина, изучавшего эпоху Павла I в связи с своей работой «История войны 1799 г. между Россией и Францией в царствование имп. Павла I».
Я удивилась, что императрица была так откровенна. Эта женщина для меня непостижимая тайна. У нее иногда вырываются слова, которые показывают, что она с полнейшей ясностью понимания судит о людях и вещах ее окружающих, что она видит все недостатки, всю мелочность этой среды, каждое ее слово показывает, что она понимает и ценит ум, и тем не менее она ничего не делает для того, чтобы мнение ее принималось во внимание и брало верх, чтобы были искоренены или ослаблены бесчисленные злоупотребления, накопившиеся повсюду. Если допустить, что к этой осторожности ее вынуждают семейные соображения, что мне едва ли кажется вероятным ввиду ее прекрасных отношений с государем, но если бы это действительно было так, в ней замечалось бы раздражение, уныние, но и этого совершенно нет. Она смотрит на государственные дела очень умно, очень проницательно, дела идут чертовски скверно, а у нее такой вид, как будто это ее совершенно не касается, в то же время она относится к стране вовсе не равнодушно, наоборот. Что же это такое? Недавно один очень умный человек говорил моему отцу, что он имел честь целый час разговаривать с императрицей: «Эта женщина, кажется, очень умна, она прекрасно понимает положение, а также и тех очень посредственных людей, которые ее окружают, но, по-видимому, она делает над собой большие усилия, чтобы не высказывать своего мнения». Впрочем, довольно естественно, что я, которая всегда испытываю потребность высказывать свое мнение очень резко и веду пропаганду с оружием в руках, не понимаю такой сдержанной натуры, какова императрица. У меня, вероятно, очень мало проницательности…
19 марта
Вышел манифест о мире, и в церквах служили молебны [102] . Этот манифест, как и все остальные за время этой войны, написал Блудов. Он удачно составлен, но кого хотят они обмануть и кого им удастся обмануть? Не лучше ли в унижении со смиренным достоинством опустить голову, чем афишировать самоуверенность, которой нет в сердце. В унижении, глубоко и по-христиански воспринятом, уже есть начало возрождения, но увертки никогда ни к чему не приводят. Правду, всю правду, одну правду!..
102
Мир был подписан 18 марта 1856 г., в годовщину сдачи Парижа союзникам в 1814 г.
26 августа
День, назначенный для коронации, наконец наступил. Государь и государыня накануне покинули свою прелестную резиденцию в Останкине, чтобы быть в Москве к 4 часам, к тому моменту, когда первый удар колокола к вечерне должен был возвестить москвичам о приближении великого торжества. Погода была великолепная, оживление и шум на улицах, особенно на кремлевских площадях, были оглушительны. Вечером состоялась всенощная в церкви Спаса За Золотой Решеткой в присутствии государя, государыни, всей императорской фамилии, иностранных принцев и всей свиты. Служба продолжалась очень долго, так как читались еще молитвы последования к причастию. После этого государь и государыня облобызались со всеми членами семьи и, поклонившись нам, удалились к себе для исповеди. В этот день я императрицы больше не видела, но послала ей образа, которые мне прислал один отшельник из Саровского монастыря, чтобы благословить ее к венцу, как это говорится по-русски. Так как образа пришли как раз накануне коронации, я непременно хотела, чтобы они были переданы императрице немедленно. Вечером я получила от нее несколько слов, написанных карандашом, с благодарностью и просьбой молиться за нее. Не могу сказать, до какой степени я была этим тронута.
В воскресенье с пяти часов утра Кремль был запружен рядами экипажей и толпой народа. Весь этот шум совершенно разогнал сон, и все были на ногах гораздо раньше, чем было нужно. В восемь часов я отправилась в Екатерининский зал, уже полный статс-дамами и фрейлинами. Мы слишком поторопились, как это часто бывает в подобных случаях, и нам пришлось ждать целый час, прежде чем появилась вдовствующая императрица. Она вышла в императорской мантии и в короне; за ней следовала вся императорская фамилия, иностранные принцы и двор; процессия направилась в Успенский собор. Четверть часа спустя появился государь под руку с императрицей. Он был бледен и даже грустен. На императрице было платье с треном из расшитой серебряной парчи, обрисовывавшее ее тонкий, еще юношеский стан; несмотря на большой рост, ее худоба и хрупкое сложение придают ей вид очень молодой девушки. На голове у нее не было никакого убора, волосы были зачесаны совсем просто, с двумя длинными локонами, спускавшимися на плечи. Она двигалась медленно; казалось, что она едва прикасается к земле; глаза ее все время были опущены вниз; и во всем выражении ее лица было столько чистоты и сосредоточенности, что сердце сжималось от чувства благоговения, но в то же время и грусти. Меня всегда поражало это выражение лица императрицы среди всей пышности и блеска двора. Кажется, будто она уходит в себя, в собственный внутренний мир, чтобы спастись от мира внешнего, чуждого ее душе. Этим выражением она привлекает меня и вместе наводит на меня грусть, точно воспоминание о дорогом умершем человеке. Сегодня это выражение особенно ощущалось…