При дворе последнего императора
Шрифт:
Через день или два, встретив Нарышкину, я спросил ее о судьбе письма.
— Ах, знаете, императрица приказала его не отправлять, так как Родзянко ввела Ее Величество в заблуждение и рассказала неправду…
G этого времени я стал замечать изменение отношения ко мне государыни. Она избегала говорить со мной, а если говорила, то очень коротко. Дело обернули так, будто бы я протежировал Т. А. и чуть было не уговорил императрицу вступиться за нее, а вот Распутин открыл царице глаза и спас от несправедливого шага.
Я рассказал всю историю графу Фредериксу.
Летом 1914 года в Петербург приехали мои добрые друзья Мдивани. Муж был начальником штаба Севастопольской крепости. Вскоре, по приезде государя в Крым, Мдивани получил в командование Эриванский полк, который был в следующий год вызван в Ливадию на охрану. Впоследствии Мдивани был пожалован флигель-адъютантом.
Елисавета Викторовна Мдивани, женщина умная, оставалась в Петербурге и очень скоро стала своим человеком в распутинском кружке. Однажды, воспользовавшись тем, что я был болен и никуда не выходил, она приехала меня навестить. После краткого вступления она приступила к цели своего посещения:
— Александр Александрович, а вы знаете, что у вас есть враги?
— Ну, разумеется, знаю.
— А вы знаете, кто из них самый главный и важный? Распутин. У него совершенно превратное о вас впечатление. Он вам враг только потому, что вас не знает. Граф Фредерикс не любит Распутина, а тот думает, что это происходит благодаря вашим интригам. Обязательно нужно вас познакомить.
Я наотрез отказался.
Через несколько дней Елисавета Викторовна позвонила мне по телефону и просила к ней приехать, говоря, что будет кое-кто из друзей. Я пытался отговориться, ссылаясь на срочную работу, но она настояла.
Приехавши к 11 вечера в «Европейскую» гостиницу, где Мдивани занимали апартамент, я застал у нее Головину и несколько других лиц из явного окружения старца. Я спросил Елисавету Викторовну, не попал ли в ловушку и не ожидается ли Распутин?
— Нет-нет, Распутина не будет…
В это время раздался звонок. Все засуетились. Распахнулись двери, и ввалился вдребезги пьяный Распутин. Меня назвали…
— А, Молосов! Вот ты! Ну, давай знакомиться. Что же ты меня не любишь? И «старик» (граф Фредерикс) твой меня не любит… Я пьяненький… Ты на меня не смотри, что пьяненький… Я понимаю!.. А вот, когда буду трезвый, мы с тобою поговорим… Давай выпьем!
Он схватил меня за рукав и потащил к столу. Мы выпили несколько стаканов вина.
— Ты приходи ко мне… У меня все бывают… И Витя (граф Витте) ходит, и министры. А вот ты и «старик» кобенитесь… За это и «мама» (императрица) тебя не любит…
— Это ты устроил, что меня «мама» не любит?
— Да, я… А ты меня полюби, тебя и «мама» полюбит.
— Я против тебя ничего не имею. Ты хороший человек. Кто выпивает, у того душа есть. Я сам люблю выпить…
— Ты ко мне приезжай… Выпьем и поговорим…
Он внял моему совету, что ему надо ехать спать, и убрался.
Выходя, я заметил, что моя шинель тяжко пострадала от Распутина. Елисавета Викторовна очень предо мною извинялась.
В условленный час я приехал к Даманскому. Тот принял меня в своем кабинете. Затем провел через коридоры и переходы Синода в свою частную квартиру; там в задней комнатке меня уже ожидал Распутин.
Он был совершенно трезв, говорил умно и хитро, все время пристально смотрел мне в глаза. Он вновь заговорил о «старике». Целью его свидания со мной было установить добрые отношения с графом Фредериксом. Он хотел, чтобы я в этом смысле повлиял на своего министра. Поговорив, мы расстались.
Должен признаться, что очень скоро я заметил, как отношения государыни ко мне вновь изменились к лучшему. Прошло еще несколько времени. Мдивани пригласила меня к ужину. Нас должно было быть трое: хозяйка дома, Распутин и я. Согласился. Это было осенью 1916 года.1
В это время я переживал тяжелый кризис. Фредерикс болел, все министерство двора лежало на мне. Государыня относилась ко мне все-таки плохо, неприятности и интриги сыпались на меня как из рога изобилия. Ввиду болезненности своего состояния граф не мог оказывать мне обычной поддержки и меня ободрить. Я думал подать в отставку, и только преданность Фредериксу меня останавливала.
Мне хотелось выпытать у Распутина причины или, лучше сказать, сплетни, из-за которых я был в немилости у императрицы. Этот ужин втроем мне давал возможность сделать то, что не удалось у Даманского.
К назначенному часу мы собрались. Едва приступили к супу, как вошел человек и доложил, что Григория Ефимовича зовут к телефону. Через минуту вернулся Распутин, пошатываясь, с искаженным лицом, и сказал нам, что произошла катастрофа: «Аннушку (Вырубову), ехавшую в Царское Село, раздавил поезд, и она при смерти». Он должен немедленно ехать в Царское. Я посоветовал взять один из автомобилей гостиницы… Через несколько минут Распутин уехал.
Как известно, Распутину удалось привести в себя А. А. Вырубову, несмотря на безнадежное состояние. Мне говорили фрейлины, что, вернувшись во дворец, императрица рассказала об этом, как о якобы произошедшем чуде.
О том, как познакомился с Распутиным, я, конечно, доложил Фредериксу. Тот не только не принял это плохо, но, напротив, обрадовался, рассчитывая, что мне удобнее будет быть в курсе влияния старца на Их Величества.
При этом добавлю, что много ранее, вскоре после известной беседы Коковцова с царем о Распутине, Фредерикс тоже решился говорить с государем на тот же предмет и долго к этому готовился. Но ему не удалось высказать всего, что хотел, так как император с первых слов его остановил, сказав: