При опознании — задержать
Шрифт:
Нужно сказать, что Гапочка одевалась всегда со вкусом, была самая рассудительная из пяти сестёр, ласковая — этакая кошечка, только без коготков, — и Богушевичу было приятно с ней танцевать, чувствовать её рядом с собой. А вот разговор между ними редко ладился. Не находилось, о чем говорить. А потом Богушевич женился, неожиданно для самого себя и всех, кто его знал. Стал семейным человеком как-то сразу, вскоре после приезда Габриэли в Конотоп. Естественно, на «балы» к купцу он больше не ходил, да его и не приглашали. А Потапенко по-прежнему считают
— Тю-ю, — сказал Иваненко и налил себе ещё кипяточка из самовара. — Какие вы все разумники. Вишь, они вора отпустили, а я должен им помогать. Во — ему, твоему полячку, — ещё раз показал Иваненко кукиш.
За дверьми, в зале, заиграли на рояле. Одна из дочек села музицировать. Играла неплохо, выучилась.
— Гапочка играет. Я в молодости тоже любил… петь. Особенно, когда служил в солдатах. Как затяну, бывало, так ротный уши затыкает. Гапка, — крикнул купец, — иди сюда!
Вошла Гапочка. Была она в длинном белом капоте, волосы распущены — вымыла и теперь сушила. Потапенко обрадовалась, сделала, как в лучших домах, книксен, заулыбалась, и улыбка так и не сошла с её лица.
— Папаша, я с Кларой Фридриховной репетирую, — сказала она, не сводя глаз с Потапенко.
— Вот послушай, дочка, чего этот паныч от меня хочет. Неохота ему следствие вести, просит, чтобы я написал челобитную, что отпускаю вора с богом.
Гапочка все с той же улыбкой, грациозно изогнув стан, подошла ближе к Потапенко, сказала:
— А ну его, этого вора. Алексей Сидорович, не хотите романс послушать? — Последние слова промолвила по-французски, с прононсом — и в дом конотопских купчих доходит кое-что из Парижа. — Я новый романс разучиваю. — Она взяла Потапенко за руку и повела за собой.
В зале за роялем сидела Клара Фридриховна. Круглый стул был ей мал, утонул под её пышной юбкой. Клара заиграла и сама же начала подпевать.
Ярко пылает в камине огонь…Голос её подошёл бы для запевалы драгунского эскадрона. Глядя на неё, Потапенко вспомнил Василису — тётку гоголевского Шпоньки. С Кларой, как и с Василисой, природа совершила ошибку, сделав её женщиной, — к её голосу прибавить бы усы, трубку в зубы и ботфорты, какой был бы драгун! Потапенко не удержался, хмыкнул.
— Что, не так? — перестав играть, грузно повернулась к нему Клара. — Не та тональность? Высоко?
— Да нет, — начал оправдываться Потапенко, сдерживая смех, представив её с усами и в ботфортах. — Анекдот вспомнил.
— Рассказать! — мощным драгунским голосом приказала Клара.
— Анекдот не для дамских ушей, — заюлил, стал выкручиваться Потапенко, — как назло в голову не приходило ни одного приличного анекдота.
— Не бойся, мы дамы привычные, а Гапочка пусть уши заткнёт.
Анекдота он так и не рассказал, и Клара начала репетицию. Гапочка села за рояль, Клара стояла рядом, следила за игрой и поправляла.
Потапенко стало скучно слушать их музыку. Попросил бы
— Гапа, и на мою долю тоже, — оглядываясь на дверь, за которой чаёвничал хозяин, сказала Клара.
Гапочка принесла полный графин вина. Сначала все трое выпили по стаканчику в зале, потом перешли в комнату Гапочки, там уже и пили, и закусывали. Гапочка цедила вино сквозь зубы, морщилась, пить не умела. Закуску приносила Катерина, дневная прислуга. Она все хотела сказать что-то Потапенко так, чтобы не услышали остальные, да не могла улучить момент. Потапенко быстро захмелел, а Клара Фридриховна только порозовела, выше и чаще стал колыхаться на груди золотой кулон.
— Ах, как я вас всех люблю, — восклицала захмелевшая Гапочка. — И всех обнять хочу.
— Всех сразу нельзя, — пробасила Клара Фридриховна. — Обнимай вон Алексея или моего кузена Антона. Вечером приведу его сюда.
— Антона, Платона, Родиона… Хоть татарина буду обнимать, любить, — замотала головой Гапа и подошла, расставив руки, к Потапенко, схватила за шею, притянула к себе. — Милый мой дружок-пирожок. Ты и правда, как пирожок, мягонький, сдобненький, животик у тебя, как тыквочка.
— Гапка, отстань, — как на плацу, скомандовала Клара. — Идёт кто-то.
Но Гапочка ничего не слышала, прижалась к Потапенко, тёрлась губами о его губы, щеки, забыв все на свете, полная страсти и пыла переспелая невеста.
— Эх, женихи, — говорила она, — все вы сватаетесь не ко мне, а к батькиным деньгам. Кабанов вчера торговался насчёт приданого, сын исправника Ладанки просится в женихи… Ещё с десяток таких прохиндеев набивается… Только ты, сдобненький, никак не отважишься. — Она уставилась глазами в глаза Потапенко, спросила: — Когда посватаешься ко мне?
— Хоть сегодня, хоть сию минуту, — не задумываясь, забыв про Леку, ответил Потапенко, разомлевший от вина, Гапочкиных объятий и поцелуев.
Встала Клара и, стуча туфлями на высоких каблуках, подошла к Алексею, взяла за плечи, повернула от Гапочки к себе.
— Гапа, он жених, да не твой. Его сватают Гарбузенко. Тебе приведу кузена Антона, ротмистра, жандармского офицера. Сын у него красавчик, за него пойдёшь.
Вошла Катерина, принесла ещё закуски. Когда Потапенко оглянулся на неё, махнула рукой, позвала. Он двинулся было за ней, но Клара задержала, не пустила. Катерина вышла.
— Дорогая Клара Фридриховна, — пытаясь освободиться из её объятий, сказал Алексей, — какого это вы кузена припасли для Гапочки?
— О! Рыцарь, ротмистр, сегодня приехал. Приведу его сюда. А сосватала для Гапочки не кузена, а его сына. До чего хорош!
— А что этому жандарму понадобилось в нашем городе?
— Ищет государственного клятвоотступника. Говорит, у нас прячется… Подозревают тут одного… и вы его знаете. Ой, я бы такое могла рассказать, что вы бы в обморок упали. Он настоящий террорист-революционер.