При попытке к бегству

Первушин Антон Иванович

– Что именно?
– Водолей приостановился.

– Стража молчит.

– Я так понимаю, в лагере отбой?..

– Да, но ночная стража бодрствует. Это чтобы не было побегов. Или чтобы велосы с равнины не зашли. Стражники обычно беседуют между собой, перекликаются...

– А теперь, значит, молчат?

– Молчат. Мне это не нравится.

– Мне тоже, - признался Серосовин.

– Вах, непонятина происходит, - вставил словечко Сандро.

В полной тишине взошла Третья Луна. В её неверном призрачном свете комконовцы отыскали место, где, по выражению

Серосовина, "работал скорчер". И остановились, открыв рты. На стене одного из бараков здесь разрядами скорчера, установленного на малую мощность, была выжжена надпись - странными иероглифами, на неизвестном языке.

– Что это за язык?
– спросил Водолей.

Вадим всмотрелся и начертания иероглифов показались ему знакомыми. Потом он сосредоточился, и иероглифы сложились в слова.

– Это хонтийский, - сказал он, когда смог преодолеть шок от смысла прочитанного.

– Хонтийский?
– переспросил Серосовин.
– Змеиное молоко, откуда на Сауле взяться хонтийскому?

– А откуда скорчеру?
– напомнил Сандро.

– Тут написано...
– сказал Вадим, судорожно сглатывая, - тут написано: "Корней Яшмаа здесь был"!

– Яшмаа? Это который Прогрессор?
– изумлению Серосовина не было предела.

– И который "подкидыш", - подытожил Сандро.

– Бред, - сказал Серосовин.
– Полнейший бред!

– Что будем делать?
– Сандро поправил перевязь с мечом.

– Драка будет нешуточная, - словно и невпопад отозвался Водолей.

Потом он принял решение.

– Так где ты говоришь проживает твой Гарайра?
– обратился он к Вадиму и зловеще добавил: - Думаю, именно там мы получим ответы на все вопросы.

Вадим повёл комконовцев к бараку, где жил номер сто двадцать шестой. Было темно и тихо, как в гробу. Только скрипел снег под подошвами. Да чуть посипывал, вдыхая морозный воздух, Серосовин.

У входа в барак они остановились. Не потому что намеревались собраться с духом перед последним решительным штурмом, а потому что увидели лежащего в снегу, у самой двери, закутанного в шубу человека. Он лежал, раскинув руки (правая неестественно вывернутая рука судорожно сжимала древко копья), и Вадим сразу понял, что это Хайра. Помедлив, он наклонился над копейщиком.

– Мёртв?
– спросил Серосовин, заглядывая за его плечо.

Хайра был бледен и совершенно недвижим. Но дышал. Вадим взял его свободную от копья руку и поискал пульс. Сначала ему показалось, что пульса нет, но потом он ощутил толчок крови в вене. А через пять секунд - ещё один.

– Не понимаю, - сказал Вадим, выпрямившись.
– Он жив, но будто в анабиозе...

Наступившую за его словами тишину вдруг нарушил скрип открывшейся двери. Из чёрного проёма вышла серым призраком и уселась на пороге крупная большеголовая собака с маленькими, торчащими вверх треугольными ушками и с круглыми навыкате глазами под массивным лбом.

– Люди, - сказала собака.
– Человеки. Снова люди. И лезут и лезут. Сами не знают зачем, а лезут, - собака зевнула.
– Лезут и переделывают. Переделывают

миры, переделывают других. Себя бы сначала переделали, - собака подняла переднюю лапу и стала что-то сосредоточенно выкусывать между когтями; гортанный голос её от того стал ещё более невнятен.
– Вот ты, например, - темный взгляд огромных глаз собаки остановился на Водолее, - Григорий Серосовин. Прекрасный работник, но груб. Или ты, Сандро Мтбевари. Стареешь, а всё на той же должности. Несправедливо, а ты рад, что хоть это перепадает. Или ты, Вадим Дубровин. Трудяга, но в душе - примитив. Меняться вам надо, ребята. И в лучшую сторону. Меняться, а не Странников искать...

– Это же голован!
– сказал звенящим голосом Серосовин.

И от ясных, чётких звуков его речи наваждение мгновенно прошло. Никакой большеголовой собаки на пороге не было - сгинула, испарилась. Сейчас же Хайра в сугробе зашевелился и заворчал пьяненько: "Ниоба-Ниобея, скучаю по тебе я!...". Вадим сплюнул: "Опять напился, свинья! Где только успевает ухватить?". А над лагерем зазвучали пронзительно тоскливые голоса перекликающихся постовых ночной стражи.

– Впер-рёд!
– зарычал Серосовин и, выхватив меч, устремился к двери в барак.

Сандро и Вадим последовали его примеру.

Помещение барака было ярко освещено. А из каторжан здесь было почему-то только двое. Причем, один из них, Гарайра, раздетый догола, висел на стене, распятый вниз головой при помощи хитрой системы ремней; а второй - в новенькой рабочей робе, сидел за грубо сколоченным столом, лицом к Гарайре и вызывающе спиной ко входу, и низким голосом с неудобоваримым акцентом вёл допрос:

– Итак, я повторяю, - говорил он, - кто и с каким заданием прислал тебя сюда?

– Я здесь живу!
– сдавленно промычал Гарайра, лицо которого было багровым от прилившей крови.

Перед тем, как Серосовин бросился на второго, Вадим ещё успел увидеть, что на столе перед этим вторым имеет место быть некий футляр из гладко отполированного материала ярко-янтарного цвета с выпуклой крышкой и плоским массивным основанием. В следующую секунду чемпион по субаксу Серосовин отлетел в сторону, к нарам, шипя от боли, а человек за столом уже разворачивался к Вадиму с Сандро, но тут (и надо отдать ему должное) Мтбевари выхватил меч и, не раздумывая, приложил рукояткой допросчика по макушке. То пошатнулся от удара, но сумел выпрямиться и, уже обернувшись, прорычал:

– Dummkopf! Rotznase! Scheisemann!..

– Шеф, я же не знал!
– немедленно запричитал Мтбевари.

7.

– Идиоты!
– кричал Каммерер на понурившихся комконовцев. Дилетанты бездарные! Дураки и сопляки! Тебе что было сказано? набросился он на Сандро.
– Сидеть и ждать тебе было сказано! И наблюдать! А ты что делал?

– Сидел и ждал, шеф. Наблюдал...
– попытался оправдаться Сандро.

– Размахивая в центре лагеря мечом? Теперь это называется "наблюдал"?! А ты...
– Каммерер переключился на Серосовина, - тебя кто-нибудь сюда звал?! Ты где должен быть сейчас?..