При реках Вавилонских

Демилль Нельсон

– Понимаю, конечно.

Однако Каплан так же хорошо понимал и Хоснера. Понимал его тон, язык его жестов. Все свидетельствовало о том, что приближается нечто, и это нечто не сулит ничего хорошего.

– У нас больше нет наблюдательных постов и предупреждающих устройств. Мы слепы.

– Знаю.

Каплан начинал понимать, к чему клонится дело.

– Мой заместитель, Берг, строго-настрого запретил всем покидать периметр укреплений.

– И это я тоже знаю.

Хоснер появился из темноты и

пыли и коснулся его, Каплана, словно ангел смерти. И теперь он готовился умереть.

– Но ведь, как говорится, лучшая защита – нападение. Мы не можем сидеть здесь и ждать, словно стадо робких оленей, надеясь, что волки испугаются и передумают нападать на нас. И если они нападут, тогда все, что мы сможем сделать, это стать плечом к плечу, как те самые олени, и нанести ответный удар. Мы должны дать им бой. Принять вызов. Как прошлой ночью.

– Да.

– Если мы этого не сделаем, они явятся из этой пыли и займут холм прежде, чем мы сможем что-либо предпринять. Ну-ка, посмотри туда.

Каплан послушно вгляделся в мельтешащую пыль. Укрепления оказались покрытыми песчаными наносами, и видимость за периметром не превышала пяти метров. Враги, несомненно уже могут оказаться там, на расстоянии шести метров от него, а он и не будет этого знать. Неожиданное дурное предчувствие, очень похожее на страх, охватило Каплана, и он покрепче вцепился в свою винтовку. Его неумолимо толкало вперед желание выскочить в черноту ночи, пронзить ее своим телом и все-таки увидеть то, что творится на склоне.

– Так что же там, Моше, что?

– Не знаю.

– А ты не хотел бы узнать?

Каплан молчал, не отвечая на прямой вопрос.

Хоснер тоже помолчал, потом продолжил:

– Самым эффективным военным шагом в данных условиях стало бы направление туда, на склон, патруля и устройство засады. Я устроил бы эту засаду у внешней стены. Ашбалам придется идти вдоль нее со стороны Ворот богини Иштар, если они захотят сюда попасть. Засада не только даст шанс нанести им урон, но и заранее предупредит нас и всех остальных. – Он вздохнул. – Но Берг отказывается подвергать риску людей и разбивать наши силы. Это субъективное решение, и я должен взять на себя ответственность за него. – Он помолчал. – С другой стороны… с другой стороны, если бы человек с автоматом и достаточным количеством боеприпасов залег у стены, на пути у ашбалов, то он смог бы сразу убрать не меньше дюжины, даже до того, как они успеют открыть ответный огонь. – Он снова сделал паузу. – Понимаешь, о чем я?

Закрывшись от ветра, Хоснер зажег сигарету и отдал ее Каплану – самый дружеский жест из всего, что Каплан слышал или видел в исполнении Якова Хоснера.

Каплан не спеша затянулся, но не отдал сигарету обратно.

– Я… я полагаю, что все это совершенно правильно… если, конечно, они уже не поднялись до половины холма.

– Конечно, – согласился Хоснер. – В том-то и дело. И несомненно, у подножия холма все еще стоят часовые. Но в этой тьме один-единственный человек мог бы запросто проскользнуть мимо них.

Каплан нисколько не сомневался, что если бы было нужно, Хоснер, не колеблясь, пошел сам. И если Яков решил,

что сам он не пойдет, то лишь потому, что на холме перед ним стоят еще более важные задачи. Однако, уже рискнув один раз жизнью для Хоснера, Каплан решил жить долго-долго и дожить до самой глубокой старости. Хоснер же всеми силами старался лишить его этого желания.

– Человек, который отправится туда, имеет очень мало шансов на благополучное возвращение к своим.

– Чертовски мало.

– Особенно если он уже ранен и рана ограничивает его подвижность и реакцию.

Хоснер кивнул.

– Понимаешь, Моше, на этом холме было всего лишь несколько настоящих военных. Твои шесть человек, Добкин… Еще несколько ветеранов… Берг. Их становится все меньше. А профессиональные военные прекрасно понимают, что в один прекрасный момент им придется делать то, что никого из добровольцев сделать не попросят. Понимаешь?

– Разумеется.

Каплан раздумывал, почему Хоснер не обратился к Маркусу или Альперну. Они не ранены. Ему казалось, что это типичный классический подход к делу, который лучше всего выражается словами «такая большая честь». Конечно, могли существовать и иные мотивы, но никому не дано полностью постичь ход мыслей Якова Хоснера.

– Ну… Спасибо за то, что выслушал мою бессвязную болтовню, Моше.

– Не за что.

Он поколебался. Потом, увидев, что Хоснер вовсе не собирается уходить, произнес:

– На самом деле, слушая соображения других, человек может и сам прийти к кое-каким интересным умозаключениям.

– Несомненно.

Каплан вновь подумал, потом повернулся и сделал шаг. Он почувствовал на своем плече руку Хоснера и услышал, что Хоснер произносит какие-то подобающие случаю слова, но смысла слов уловить и не пытался. Сейчас самым страшным Каплану казалось то, что он не может даже попрощаться с теми людьми, которые за последние сутки стали ему так близки и дороги. Уходя в темноту, Каплан ощущал бесконечное одиночество.

28

Премьер-министр поднес к уху телефонную трубку и выпрямился в своем кресле. Глаза его невольно обратились ко всем людям, мужчинам и женщинам, которые надели наушники, следя за связью. Переговоры с Багдадом не могли идти гладко.

Президент Ирака прошел все эмоциональные стадии – от удивления вначале до недоверия к тому, что слышит, и, в конце концов, к отсутствию желания положительно ответить на предложение израильского собеседника.

Премьер-министр говорил ровно и спокойно:

– Господин президент, я просто не имею права доверить вам источник моей информации, но, как обычно, это вполне надежный источник.

Он оглядел сидящих в комнате, словно удостоверяясь в надежности источника информации.

Тедди Ласков и Ицхак Талман стояли возле двери. Премьер смотрел так, словно заново оценивал их.

Президент Ирака вздохнул, что в арабской традиции, как прекрасно знал премьер-министр, означало примерно следующее: «Очень жаль, но мы вовсе не приблизились к завершению нашей сделки». Или что-то в этом роде. Наконец иракская сторона прибегла к словесному выражению мыслей: