При советской власти
Шрифт:
В канун нового, 1940 года, Гриша собрался, наконец, сделать Тоне предложение. Вот только подходящего момента ему всё не предоставлялось для этого. На улице во время прогулки – холодно. В кино – слишком людно, а дома у Тони он чувствовал себя как-то сковано и опасался, что в самый неподходящий момент в комнату войдут родители Тони. Но и откладывать объяснение не было более никакой возможности. Как-то раз, попав на вечеринку с Тониными однокурсниками, он воочию убедился, каким повышенным вниманием пользуется она у мужской её части. И это ей льстило! Ревнивым взглядом Гриша отмечал,
Нет, тянуть с этим нельзя было, уж очень бойкие ребята учились с нею вместе. И Гриша выбрал для решительного разговора новогодний праздник, встречали который у Тони на квартире в прежней студенческой компании.
Храбрости прибавлялось по мере уничтожения шампанского. Но рядом с Тоней всё время крутились два-три молодых человека, то и дело, приглашая её на танец. Она и минуты не оставалась одна. Ах, если бы Гриша умел танцевать! От отчаяния он готов был расплакаться. Или напиться, хоть выпивка вызывала у него стойкое отвращение: слишком часто он видел пьяного отца, какое это было неприятное, отталкивающее зрелище. Но теперь… Что оставалось ему теперь, когда Тоня веселиться напропалую и не замечает его страданий. Или может, они ей безразличны?
Он уже приглядывался к стоявшей на столе наполовину опорожнённой бутылке какого-то красного вина, как вдруг Тоня взяла его за руку и тихо сказала:
– Пойдём со мной.
Они вышли в коридор, подошли к ванной комнате. Тоня, пропустив вперёд удивленного Гришу, вошла следом и закрыла дверь на щеколду. И тут же в дверь забарабанили, и чей-то слегка обиженный мужской голос попросил не уединяться. Тем более с мужчиной.
– Ты мне что-то хочешь сказать? – спросила она, никак не реагируя на продолжавшийся стук в дверь.
– А как ты догадалась?
Немногим позже, когда они, выпив по бокалу шампанского за то, что свершилось между ними в эту волшебную новогоднюю ночь, танцевали в ставшей тесной от танцующих пар гостиной, точнее Тоня учила своего непонятливого партнёра некоторым фигурам, она, вдруг уткнувшись головой в плечо Гриши, тихонько засмеялась.
– Ты что? – тоже готовый рассмеяться спросил он её.
– Наверно никто и никогда не выслушивал предложение в ванной комнате!
Гриша, чуть склонив голову, прошептал девушке на ушко, розовую мочку которого украшал маленький бриллиантик:
– И никто, под стук в дверь оставшихся с носом ухажёров, не получал согласия на своё предложение… Слушай, давай объявим им всем сейчас, что мы жених и невеста? Представляешь, какие рожи будут у твоих кавалеров!
– Нет, нет, не вздумай! Пусть это будет пока нашей маленькой тайной.
Родители Тони благосклонно отнеслись к намерению дочери выйти замуж. И выбор её одобрили. А вот Алёна к решению сына создать семью отнеслась по-другому, посмотрев на это дело с практической точки зрения.
– А жить-то вы где собираетесь, здесь? – и она обвела глазами их крохотную убогую комнатушку, где обитало семейство Митричевых. – И на какие средства? На твою почтальонскую зарплату? –
Слова матери опустили молодого человека с небес на грешную землю. Об этих вещах он как-то совсем не задумывался, не говорили они об этом. И её родители ни о чём таком не обмолвились. А ведь его мать права, особенно в отношении жилья. У них жить невозможно. А у Тони… У неё, конечно, условия шикарные: своя комната. Но как на это посмотрят её родители? Снять где-нибудь угол – это был единственный вариант. Но, как и где это можно было сделать, Гриша понятия не имел. Да и наверняка нужны будут деньги. А у него их не было, мизерная зарплата почтальона в счёт не шла.
Тоня тоже призадумалась, когда он поведал ей о поджидающих их на первых порах семейной жизни трудностях.
– Какой ты у меня умный, – с неподдельным восхищением посмотрела она на своего жениха, немного даже смутив его. – А я вот не догадалась ни о чём таком подумать. Правильно мама говорит, что я ещё очень беспечная… А ты молодец, – ещё раз похвалила она Гришу. – Как и полагается быть мужчине и главе семьи.
Гриша не стал вдаваться в подробности того, как умные мысли эти пришли ему в голову. Зачем рушить тот пьедестал, на который вознёсся он в глазах любимой девушки? А она, помолчав немного, сказала, что одну проблему можно считать решённой.
– Жить мы будем в моей комнате. И не возражай, пожалуйста! – видя, что Гриша нахмурил брови, заявила она. – Мои будут только рады. И мама, и папа в тебе души не чают, ведь ты спаситель их единственного ребёнка! И потом, ничего другого нам просто не придумать.
Гриша не мог не согласиться с этим, но для порядка поупрямился, после чего дал себя окончательно уговорить.
Но если жилищная проблема была молодыми худо-бедно решена, то материальное обеспечение будущей семьи целиком ложилось на Гришины плечи. И хотя Тоня намекнула, что родители им непременно помогут, он высказал свое категорическое «нет» и так резко, что девушка не стала настаивать.
Отказаться от попытки поступить в авиаучилище Гриша и думать не хотел. Даже если бы об этом его попросила Тоня. Он для себя раз и навсегда решил, что жизнь его будет связана с армией, с авиацией. Ох, если бы не эта его проклятая рана! Кстати, тех бандитов, судя по всему, так и не изловили. Товарищ Обжигов из милиции ещё пару раз беседовал и с ним, и с Тоней и, наконец, оставил их в покое, объявив, что при необходимости вызовет обоих. Но такой необходимости не возникало вот уже третий месяц.
Однако всё это было для Гриши в прошлом, теперь его заботили совсем иные вещи.
Известие о скорой свадьбе старшего сына ничего коренным образом не поменяло в семействе Митричевых, всё шло своим чередом. Пётр, оклемавшись от тяжкого отравления, которое нет, нет, но давала о себе знать болями в желудке, устроился не без помощи своего дружка Трофима Колупаева на его прежнее место ветфельдшера в конном парке артели «Мостранс». И хотя машины уже вытесняли с московских улиц привычных прежде извозчиков, последние ещё кое-как держались.