При свете луны
Шрифт:
– В августе будет два года, как мама умерла.
– Ее сгубил рак, – подтвердил Том.
– Сорок восемь лет, слишком рано для смерти, – вздохнула Линетт.
Негодуя на себя за то, что копается в сердце и душе этой молодой женщины, но не в силах остановиться, Дилан почувствовал, что рана, оставленная смертью горячо любимой матери, по-прежнему ноет, и продолжил чтение секретов, которые кристаллизовались на травинке.
– В свою последнюю ночь она сказала вам: «Линетт, когда-нибудь ты должна попытаться найти свои корни. Закончить начатое мной. Мы сможем лучше понять, куда
Изумленная тем, что он сумел в точности повторить слова матери, Линетт начала приподниматься, но вновь села, потянулась за вином, но, возможно, вспомнила, что он прикасался к ее бокалу, и передумала.
– Кто… кто вы?
– В больнице, в свою последнюю ночь, перед самой смертью, она сказала вам: «Линни, надеюсь, ты понимаешь, я не виновата в том, что ухожу, но, как бы сильно я ни любила господа, тебя я люблю больше».
Цитируя эти слова, он, конечно же, нанес сильнейший эмоциональный удар. А увидев слезы Линетт, в ужасе понял, что испортил впечатление от вечера, вызвал воспоминания, не соответствующие празднику.
И однако Дилан знал, почему ударил так сильно. Сначала ему требовалось доказать Линетт, что он не мошенник, а уж потом представить ей Бена Таннера, чтобы она и старик сразу почувствовали голос крови, тем самым позволив Дилану закончить работу и скоренько удалиться.
Таннер держался сзади, но все слышал и понял, что его мечте обнять дочь сбыться не суждено. Однако произошло другое, неожиданное чудо. Сняв «стетсон», нервно комкая шляпу в руках, он шагнул к столику.
Когда Дилан увидел, что ноги старика дрожат, а колени вот-вот подогнутся, он выдвинул один из двух свободных стульев, стоявших у столика. Заговорил, когда Таннер сел, положив шляпу на стол:
– Линетт, ваша мать надеялась найти своих настоящих родителей, и они тоже искали ее. Я хочу познакомить вас с вашим дедушкой, отцом вашей матери, Беном Таннером.
Старик и молодая женщина в изумлении смотрели на совершенно одинаковые лазурно-синие глаза друг друга.
И если Линетт от изумления лишилась дара речи, то Бен Таннер положил на стол фотографию, которую достал из бумажника, пока стоял за спиной Дилана. Пододвинул ее к внучке.
– Это моя Эмили, твоя бабушка, когда была такой же молодой, как ты. У меня разрывается сердце из-за того, что она не может увидеть, как ты на нее похожа.
– Том, – обратился Дилан к мужу Линетт, – я вижу, вина в бутылке осталось на донышке. Нам этого не хватит, чтобы отпраздновать такую встречу. Я буду счастлив, если вы позволите мне заказать вторую бутылку.
Еще не придя в себя от случившегося, Том кивнул, неловко улыбнулся.
– Да, конечно. Буду вам очень признателен.
– Я сейчас вернусь, – заверил его Дилан, хотя возвращаться не собирался.
Подошел к кассе, где девушка, рассаживавшая посетителей, как раз отдавала сдачу одному из уходивших гостей, по раскрасневшемуся лицу которого чувствовалось, что за обедом он выпил определенно больше, чем съел.
– Я знаю, поесть у вас уже нельзя. Но вы позволите послать бутылку вина Тому и Линетт? – он указал на столик, за которым сидели молодая пара и старый ковбой.
–
Она знала, что они заказывали: недорогое «Мерло». Дилан в уме добавил чаевые официантке, положил деньги на прилавок.
Вновь глянул на угловой столик, где Линетт, Том и Бен что-то оживленно обсуждали. Хорошо. Никто не заметит его ухода.
Открыв дверь, переступив порог, он увидел, что «Экспедишн» на автостоянке нет, Джилли выполнила его указание. Внедорожник стоял на улице, в полуквартале к северу от ресторана.
Двинувшись в том направлении, он вновь наткнулся на мужчину с раскрасневшимся лицом, который вышел из ресторана чуть раньше, чем он. Мужчина, похоже, никак не мог вспомнить, где он оставил свой автомобиль, возможно, и забыл, на каком автомобиле приехал. Наконец взгляд его остановился на серебристом «Корветте», и мужчина двинулся на него с решимостью быка, увидевшего матадора. Конечно, не так быстро, как бык, и не так прямо, его шатало то вправо, то влево, как моряка, маневрирующего на яхте в поисках попутного ветра. При этом мужчина что-то напевал себе под нос, вроде бы битловскую «Йестэдэй».
Роясь в карманах – он забыл, в каком лежали ключи, – мужчина выронил пачку денег. Не заметив этого, побрел дальше.
– Мистер, вы кое-что потеряли, – позвал вслед Дилан. – Эй, мистер, вам это понадобится.
В меланхоличном настроении «Йестэдэй», продолжая петь, пьяница не отреагировал на его слова, держа курс на «Корветт», вытянув вперед руку с выуженным из кармана ключом.
Подняв с асфальта деньги, Дилан тут же почувствовал, как в руке зашевелилась холодная змея, унюхал что-то затхлое и заплесневелое, услышал, как в голове зажужжали рассерженные осы. Мгновенно понял, что пьяница, который брел к «Корветту», какой-то Лукас, то ли Кроукер, то ли Крокер, куда более отвратительный, чем просто пьяница, куда более зловещий, чем просто дурак.
Глава 21
Даже пьяный и спотыкающийся, этот Лукас Крокер заслуживал того, чтобы его опасались. Отбросив деньги, прикосновение к которым ничего, кроме мерзости, не вызывало, Дилан, уже без предупреждения, набросился на него сзади.
В мешковатых брюках и пиджаке Крокер выглядел дряблым, но на самом деле был крепок, как бочонок с виски, которым от него и разило. От мощного толчка он с такой силой врезался в «Корветт», что едва не сдвинул автомобиль с места, и произнес последнее слово из песни «Битлз» в тот самый момент, когда разбивал лицом стекло водительской дверцы.
Большинство людей после такого удара упали бы на землю и остались лежать, но Крокер яростно взревел и ринулся на Дилана, словно удар о спортивный автомобиль добавил ему сил и зарядил дополнительной энергией. Он махал руками, вертел головой, поводил мускулистыми плечами, чем-то напоминая жеребца, пытающегося сбросить с себя легкого, как перышко, ковбоя.
И пусть Дилана никто не стал бы сравнивать с перышком, от такого напора он подался назад, споткнулся, чуть не упал, но все-таки сумел удержаться на ногах. Теперь он жалел о том, что не захватил с собой бейсбольную биту.