Причалы любви. Книга первая
Шрифт:
– Я не то хотел сказать, – напугался Славик, – пустяки, что… В общем, очень хорошо, что ты пришла. Там Света и Варя. Ждут нас.
– Варя… Кто это?
– Подруга Светланы. Очень хорошая девочка.
– Вот как! – зеленый мрак покрыл сузившиеся глаза Надечки Дулиной.
В это время кто-то тронул Славика за руку, он оглянулся и увидел перед собой довольно странное существо. Маленький мужичок с жидкой бородкой и жирно оплывшими подглазьями, в немыслимо замызганной куртенке и красной кепочке набекрень стоял перед ним.
– Уежашь? – деловито спросил мужичок. – Дамочка под кренделем, а тут хоть подыхай.
– О чем это вы? – удивился Славик.
– Рупь
Надечка Дулина проворно открыла сумочку и протянула мужичку рубль.
– Вот это хорошо, – удовлетворенно кивнул мужичок, – а ты – не пижонь! Север таких не примат. И цветы выбрось, это говорю тебе я, Митька Бочкин. Север цветы не уважат. – С этими словами мужичок шмыгнул носом и пропал, затерялся в раскачивающейся толпе.
Славик пожал плечами и не очень уверенно потянул Надечку Дулину на теплоход…
Дверь каюты приоткрылась, и мужчина в берете неуверенно спросил:
– Это шестая каюта?
– Да, – без удовольствия ответил Славик.
– Значит, дома. – Чувствовалось, что мужчине неловко. – Вы не беспокойтесь, я только чемодан поставлю.
Славик с нетерпением смотрел на мужчину и досадовал, что он так долго ставит красненький чемоданчик, поворачивается, выходит. Наконец – вышел…
По теплоходу объявили, чтобы провожающие сошли на берег. Девочки, как по команде, вскочили и начали поспешно прощаться. Светлана чмокнула Славика в щеку, чему-то засмеялась, а Варя осторожно и сдержанно протянула руку.
– Я сразу же напишу, – торопливо пообещал он.
– Мне тоже? – лукаво спросила Надечка Дулина, как только девочки выскочили из каюты.
Конечно же, он уверил Надечку, что ей-то напишет в первую очередь и не просто письмо, а целый рассказ о своей новой жизни. Он так увлекся этими заверениями, что Надечка Дулина встревожилась и шутливо сказала:
– Пора для поцелуев проходит…
Славик растерялся: к поцелуям он не готовился. Тогда Надечка Дулина приподнялась на носках и сама поцеловала его. Надечка поцеловала его еще раз и тихо засмеялась, и Славик, быстро взглянув в ее неожиданно весело смеющиеся глаза, впервые понял, что Надечка Дулина старше его. Шесть лет он этого не замечал.
– Пора для поцелуев прошла. – Надечка Дулина изящно коснулась прически, самую малость передернула юбочку слева направо, улыбнулась ему и легко пошла к выходу…
Она почти сразу потерялась в толпе провожающих, ее затерли, оттеснили, как затирает и оттесняет в ледоход громадными ледяными полями более мелкие льдины. Но кто поразил Славика, так это мужичок в красной кепке по имени Митька Бочкин. Он стоял на дебаркадере и сумрачно смотрел на подрагивающую палубу теплохода, и толпа чудом обтекала его, не смяв и не раздавив. В какой-то момент Славик поймал его взгляд, сделал было рукой движение, но взгляд у мужичка был неузнающим и жестким.
А между тем теплоход начал медленно отпячиваться от дебаркадера, в машинном отделении то и дело слышались пронзительные звонки, и наконец с капитанского мостика хрипло сказали в мегафон: «Отдать носовой». Носовой отдали, он тяжело ухнул в воду и толстой упругой змеей накрутился на барабан.
– Степка! Зар-раза, от мешков ни шагу! – надрывалась маленькая женщина с крохотным узелком волос на затылке, на что Степка, сам чем-то похожий на мешок, равнодушным басом отвечал с нижней палубы:
– Не ори вот. Сам, поди, знаю…
Чувствовалось, что он и в самом деле о мешках что-то знает.
Корма теплохода уже встала
Славик, совсем было собравшийся уходить, вдруг заметил Надечку Дулину на набережной. Он обрадовался, замахал рукой, принялся что-то кричать и впервые пожалел о том, что в самый разгар лета, в июле, теплоход увозит его из родного города. Увозит мимо пляжа, разморенных солнцем людей, мимо утеса, стадиона и окраинных неказистых домишек.
III
Второй день проплывают за бортом теплохода крутые берега. За это время горы явно подросли, подступили ближе, тесня Амур, заставляя его бросаться от одной сопки к другой, бурлить и неистовствовать под скалами. Все реже попадались деревеньки, и все загадочнее были их имена. Верхний Нерген, Нижнетамбовское, Циммермановка, Софийск, Санники… Деревеньки все больше стояли на высоком правом берегу, ютились по склонам сопок, под самым боком тайги, и в каждой из них по очереди Славику хотелось пожить. Сойти с теплохода, постучать в ближний к реке домик и попросить приюта. Почему-то казалось ему, что живут здесь люди непременно отзывчивые, живут интересной жизнью и легко примут его. С любопытством наблюдал он, как встречают и провожают теплоход, как грузят какие-то мешки и выгружают какие-то ящики. Все это в спешке, в сумятице, но весело и деловито. Но особенно любил он наблюдать за лодками, которые подолгу провожали теплоход. С удивительной хищной скоростью, высоко взметнув над водою нос, неслись они по Амуру, и парни в прорезиненных штормовках весело улыбались пассажирам. И в скорости, и в самих парнях было что-то удалое, бесшабашное, что раз и навсегда покорило Славика. А однажды, перед самым закатом, одна из таких лодок, легко обогнав теплоход, полетела алой солнечной дорожкой и скрылась так скоро, словно бы закат вобрал ее в себя…
Сосед Славика, человек уже изрядно поживший и ехавший теперь на Анненские воды поправить здоровье, с любопытством наблюдал за ним.
– Вы, наверное, впервые в этих краях? – наконец спросил он.
– Да, – Славик смутился, потому что все время чувствовал неловкость перед этим человеком. Со стыдом он вспоминал о своей минутной неприязни к нему.
– То-то я смотрю на вас – на месте не сидится, – сосед улыбнулся и кивнул в открытое окно, – вот и я в первый раз так же суетился. Все мне увидеть хотелось, все запомнить. А смотреть здесь есть на что. Вас как зовут?
– Славик.
– Ну а я – Федор Лукич. Будем знакомы.
– Я и вообще на теплоходе впервые, – признался Славик, – на таком вот большом. На реке родился и вырос, а все как-то не получалось.
– Ничего, – успокоил Федор Лукич, – дело это наживное. Может еще и надоесть.
– Что Вы! – испугался Славик. – Мне не надоест. Я себя знаю. Раз теперь понравилось, то уже никогда не надоест.
Федор Лукич улыбнулся и понимающе покивал.
А сумерки сгущались, и не хотелось зажигать свет. В сумерках горы казались еще величественнее и ближе, и над самыми их вершинами тихо мерцали первые звезды. Славик неожиданно загрустил. Память упрямо возвращала его в прошлое, и чем дальше уходил теплоход от Хабаровска, тем дороже и ближе казалось ему все, что было связано с домом.