Причём тут менты?!
Шрифт:
— Не говори ерунды! Не надо! Это тупо! А из-за кого ты вообще влез во все это дело? Тебе что, есть где разоблачать бандюков? Да я знаю, что ты и вообще не собирался ничего писать на эту тему…
— До тех пор, пока не прострелили Ва-силиваныча! А уж после смерти Ми…
— Не перебивай! — перебил меня он. — Все равно ты влез еще до покушения на Ва-силиваныча из-за того, что я собирался дать полосу, а ты решил мне помочь защититься от «Астратура». Я понимаю, как тебе было тяжело принять такое решение, вы с Корневым вместе учились, хоть он и старше…
— Не
— Не ерунда! Да, поймали на труп Михалыча именно тебя! А по чьей вине мы вообще впутали старика в дело? По моей! Если б не моя тупая идея расточить эти стволы, из которых нам даже и пострелять-то не пришлось… — с легко уловимым сожалением Алферов похлопал себя по животу, — то Михалыч был бы жив! Я во всем виноват!
— Порочная логика. По типу: если б Ленин не родился, то тогда б не умирал! Завяжем разговор. Я только хотел сказать тебе спасибо и что я не забуду.
— Это я не забуду… тебе спасибо!
До этого мы шептались, попросив предварительно таксиста врубить погромче приемник. Но тут оба одновременно ухмыльнулись и хором сказали:
— Хватит лирики!
И захохотали, довольные совпадением мыслей и слов.
— Давайте поднажмем, отец!
На какое-то мгновение мы показались друг другу бодрыми и готовыми к любым неожиданностям. Насчет бодрости все так: реакция прошла, усталость растворилась после взаимного покаяния, и мы вновь могли изготовиться к действию, к любому действию… но вовсе не к любой неожиданности!
К СЛОВУ: ни я, ни Гаррик не могли предположить, что как раз в тот момент, когда наша тачка перевалила через мост Александра Невского, нашу судьбу во многом предопределил подтянутый человек лет тридцати пяти, человек самой непримечательной наружности. Такой, чтобы никто не нашел субъективного повода заметить его в толпе. Думаю, даже если бы он залез на «Фаллос победы», что на площади Восстания, и принялся там кривляться, его все равно никто бы не заметил. Даже если бы он утащил куда-нибудь к чертям эту пародию на Лускорский обелиск и притащил обратно конную скульптуру Александра III Миротворца, про которую какой-то старинный остроумец высказался: «Стоит комод, на комоде — бегемот, на бегемоте — обормот», — все обратили бы внимание только на статую, а не на притащившего ее парня.
Единственное, что о нем можно сказать интересного, так только то, что аккурат в то время, когда наша тачка пересекала мост Александра Невского, он вышел из третьего подъезда Большого дома. Для справки: четвертый подъезд — это УФСК.
Незаметный мужик прошел по Литейному от Невы к Невскому, зашел в кафе «Гном», профессионально поскучав над чашечкой кофе, отметил, что его «обеденным перерывом» никто не заинтересовался. Затем он не поленился прошвырнуться до станции метро «Чернышевская» и опустил жетончик в таксофон у метро. Нам с вами не понять, почему его не привлекли все те автоматы, что попались ему на пути к метро.
Жетончик провалился, и неприметный человек, не представившись, скороговоркой пробормотал:
— Объект засветился
Человек повесил трубку и закурил. Его можно было бы назвать самым странным курильщиком в мире: вот уже пять лет, как у него существовала уникальная норма: две сигареты в месяц. Эта сигаретка могла считаться внеочередной. Поэтому он сделал лишь пару затяжек и, аккуратно положив окурок на край урны у метро, двинулся в обратный путь.
Вашу кошку съели мыши!
Если вылезти из подземки на станции «Улица Дыбенко» и по диагонали пересечь перекресток проспекта Большевиков и собственно давшей название станции улицы, вы окажетесь рядом с двумя длиннющими угловыми домами. А за ними в девяностоградусном секторе расположены «хрущебы», не большие пятиэтажки, в одной из которых и находилась та самая квартира, из которой, как установили спецы из конторы Атаса, вчера звонила мне милая девочка Настя.
Переходить перекресток по диагонали нам с Гарриком не пришлось: мы остановили тачку за ним и, расплатившись с водителем, вылезли, чтобы прошвырнуться до нужного дома пешочком. Нам нужно было обсудить Детали предстоящей операции, а начни мы обсуждать их в такси, шофер сдал бы нас в «трезвеватель»… или подкинул до ближайшей ментовки.
Алферов уже успел полностью протрезветь, но я вдруг почувствовал резкую необходимость в допинге — ну не умею я наезжать на людей, тем более на девушек!
Я взял в ларьке на углу Большевиков и Дыбенко двестиграммовую фляжечку с кисло-соленым шнапсом «Маргарита» за три с полтиной и освежил ею полость рта. Алферов только завистливо покосился. И начал дискуссию:
— Тупо заходить туда вместе!
— Это точно! Тем более что не исключен тот вариант, что девочка просто звонила от подруги.
— Тогда нужно узнать, где она сейчас!
— Ты меня умиляешь. Конечно, нужно.
— Ну и кто зайдет?
— Да я, я, конечно! Не волнуйся! У меня больше тем для разговора.
— К тому же я ее и не помню почти. Кстати, девочка как девочка, ничего особенного.
— Сейчас уже не в этом дело! Значит, как будем действовать? Я захожу, а ты остаешься на лестничной площадке.
— Ну! Там же могут быть «астратуровские» охранники, поэтому давай условимся следующим образом: десять минут.
— Что — десять минут?
— Как что! То! Ты заходишь и если не даешь о себе знать в течение десяти минут, я начинаю палить в дверь. Вдруг тебя там грохнут?
Если револьвер расточен, Гаррик просто обязан из него шмальнуть, это аксиома!
— Что же… мысль верная. Столковались. Я, стало быть, захожу, а ты подстрахуй!
— Сам подстрахуй!
— От подстрахуя слышу!
Размяв языки этими невинными шуточками, мы вошли в искомый подъезд. Гаррик решительно взвел курок револьвера.