Причуды любви
Шрифт:
Но Тристрам только взглянул на нее и тотчас же отвернулся — он боялся на нее смотреть. Молодые попрощались, причем Этельрида особенно нежно поцеловала Зару и, усевшись в свой новый автомобиль, укатили.
— Они оба так красивы, что невероятно, чтобы у них все не пошло по-хорошему, — невольно воскликнула Этельрида, когда, в последний раз махнув им рукой, повернулась, чтобы уйти в комнаты.
— Да, конечно, — прошептал Френсис, стоявший рядом с ней.
Этельрида посмотрела на него.
— Через двадцать минут все гости разъедутся, кроме Ворона, Энн, Эмили и Мэри, и тогда вы поговорите с папой. Только я
— Не беспокойтесь, дорогая, — уверил ее Маркрут. — Все обойдется благополучно, и перед завтраком я приду к вам в гостиную сказать вам об этом.
И они пошли в комнаты, а леди Анингфорд, подозрения которой на счет Этельриды и Маркрута все усиливались, сказала полковнику Ловербаю:
— Вы, кажется, правы, Ворон. Теперь я уже убеждена, что Этельрида влюблена в мистера Маркрута. Но герцог, конечно, никогда не позволит ей выйти за него замуж! Подумайте, какой-то иностранец, о котором никто ничего не знает!
— Да, но я не помню, чтобы кто-нибудь что-либо имел против того, чтобы Тристрам женился на его племяннице, а герцог, кажется, даже одобрял этот брак. И потом не все иностранцы плохие люди, — сентенциозно прибавил Ворон, — есть между ними и хорошие, особенно среди австрийцев и русских, а Маркрут, наверное, из них, потому что от романской нации в нем ничего нет. Я же главным образом не люблю романское племя.
— Словом, я, вероятно, узнаю все от самой Этельриды. Я так рада, что решила остаться здесь до среды, и вы тоже, Ворон, до тех пор не уезжайте.
— Как прикажете. Я, как всегда, к вашим услугам, — проговорил он, и закурив сигару, уселся в огромное кресло читать газеты, а леди Анингфорд отправилась в гостиную.
Вскоре последние гости уехали, и леди Этельрида, взяв под руку свою подругу, пошла с ней к себе наверх.
Пока она там изливала перед ней свое сердце и рассказывала по порядку, как произошло то огромное событие, которое должно было радикально изменить ее жизнь, Френсис Маркрут объяснялся с герцогом.
Он приступил к делу прямо, без всяких предисловий, и герцог, сначала изумленный его словами, стал затем слушать его с большим интересом.
Френсису приходилось в своей жизни вести гораздо более трудные дела, и часто даже равновесие европейских держав зависело от его присутствия духа, но никогда еще он так не волновался, как в настоящий момент.
Кратко изложив историю своей жизни, уже известную, как он сказал, леди Этельриде, он затем с удивительным тактом и скромностью намекнул на свое огромное богатство, которым его жена будет распоряжаться по своему усмотрению для блага человечества.
И герцог, слушая его, мог только удивляться уму и силе характера этого человека. Когда финансист закончил свою речь, герцог встал и, вставив в глаз монокль, произнес:
— Вы так превосходно изложили свое дело, милейший Маркрут, что возразить вам я ничего не могу, но должен, однако, сказать, что по-прежнему предубежден против вас как против иностранца. Мне очень не нравится, что моя дочь избрала именно вас, хотя, с другой стороны, ее счастье для меня дороже всего на свете, и потому я не стану возражать против ее выбора. Этельриде 25 лет, она девушка серьезная и с сильным характером; если она выбрала вас, то, вероятно, не потому только, что глупо влюбилась. Если вам посчастливилось
Несколько минут спустя оба поднимались по лестнице в комнату Этельриды, которая все еще поверяла подруге тайны своего сердца.
Когда дверь раскрылась и на пороге показались ее отец и ее будущий муж, она вопросительно взглянула на них, но тут же подбежала к отцу и спрятала лицо у него на груди. Герцог, прослезившись, с любовью поцеловал ее и прошептал:
— Да, Этельрида, дорогая моя, для меня это было большой новостью. Но если ты думаешь, что будешь счастлива с ним, то это все, чего я могу желать.
Таким образом, момент, о котором Этельрида думала с волнением и страхом, прошел вполне благополучно, и когда вскоре леди Анингфорд и герцог вышли и оставили жениха с невестой одних, Этельрида воскликнула:
— О Френсис, как хорошо жить на свете! Мы с папой всегда жили очень счастливо, а теперь мы так же счастливо будем жить втроем, потому что вы же не будете увозить меня надолго от него, не правда ли, дорогой мой?
— Конечно, нет, милая Этельрида! Я даже думал просить герцога позволить нам поселиться рядом с ним в том поместье, которое переходит к вам, а я свое поместье в Линкольншире оставил бы только для охоты. Вы тогда чувствовали бы себя совсем дома, и герцог мог бы подолгу жить у нас, а в случае надобности мы были бы у него в течение какого-нибудь часа. Но я только предлагаю вам это, а вы, конечно, делайте так, как сочтете нужным.
— Френсис, вы очень добры ко мне, — сказала она.
— Дорогая, — прошептал он, целуя ее волосы. — Ведь я искал 45 лет, прежде чем нашел свое сокровище.
Затем они стали решать другие свои дела. Маркрут сказал, что хочет свой дом на Парк-лейн отдать Заре, а для себя приобрести одну из тех исторических усадеб, которые выходят в Грин-парк.
Если уж Этельрида покидала из-за любви герцогский кров, то в ее распоряжении должен быть дворец, вполне достойный ее.
Маркрут уже вполне оправился от вчерашнего волнения по поводу своей племянницы. Она со своим мужем должна была приехать на два дня, чтобы попрощаться с леди Танкред, которая отправлялась с дочерьми в Канны. Если он увидит, что между молодыми супругами отношения еще не наладились, то расскажет Тристраму, почему Зара относилась к нему так сурово, тогда недоразумение между ними разъяснится и их дальнейшие отношения могут наладиться. Но главную надежду он по-прежнему возлагал на их молодость, поэтому его теперь уже совершенно не беспокоило это дело.
Между тем пара, о которой шла речь, быстро катила по направлению к Рейтсу. Из всех испытаний, которые Тристраму приходилось переносить за время его женитьбы, самыми тяжелыми были те, когда ему приходилось ехать рядом со своей женой в автомобиле. Каждый молодой человек, даже и не влюбленный в Зару, чувствовал бы ее очарование в такой непосредственной близости с ней. Каково же было безумному влюбленному Тристраму! К счастью, она ничего не имела против открытых окон и курения, но новое выражение смирения на ее прелестном лице и неповторимый аромат, который Тристрам ощущал, сидя рядом, так непреодолимо влекли его к ней, что он должен был сосредоточить всю силу воли на том, чтобы не схватить ее в объятия.