Причуды моей памяти
Шрифт:
В ответном слове Ю. И. Полянский сказал: «Обычно отвечают, что всем хорошим я обязан своему народу, партии, правительству, я же всем хорошим обязан своим родителям, отцу и матери».
Иногда у нее прорывалось… Замечательная эта женщина была свидетелем некоторых событий в Кремле, многие откровенничали с ней, видимо, их привлекало ее бесстрашие.
1993 год. Перед обстрелом Белого дома Коржаков сказал, что приглашены иностранные снайперы, они должны подстрелить двух-трех, словом, нескольких демократов, чтобы развязать Ельцину руки, тогда он сможет начать штурм Парламента. Так и сделали. Тогда погиб один питерский оператор телевидения.
Ельцин
Ворвался к нему Полторанин, пытался образумить, тот пьяно мычал, тогда он схватил Ельцина за пиджак, стал трясти и матом, матом: «Бежать решил, спасать свою шкуру, бросить страну, испугался, мудак!». Наина Иосифовна пыталась остановить его — разве так можно, это же президент. Полторанин и ее матом. Коржаков отмалчивался, может, был доволен, что Ельцина приводят в чувство.
Импичмент не прошел, шесть голосов не хватило. Прошел бы, и был бы у нас президент Хасбулатов.
Насчет коммунистического… Был такой у нас генсек (это после Горбачева) Полозков — генсек компартии России. Белла Куркова, которая возглавила телевизионную передачу «Пятое колесо», засняла его на съезде российских депутатов — рука, на ней татуировка «Ваня». Чтобы не потерялся, что ли? Мужик был дремучий.
С этой Курковой тогда было не сладить, «Пятое колесо» стало популярной передачей, отчаянно смелой. На съезде кубанский депутат, стоя у окна во Дворце съездов, дружелюбно сказал Курковой:
— Вешать вас будем, Белла Алексеевна. Выбирайте фонарь, как вас повесить, за шею или за ноги?
«Меня одолевали антагонисты противоречия».
На фабрике было тепло. Тепло было сытное, оно пропахло печеньем, тестом, ромом, горелым сахаром, ликером, но главное, оно быстро согревало.
В 1944-м гауляйтер Кох запретил эвакуировать население из района Восточной Пруссии, находящейся под угрозой русского наступления: «трусость и саботаж».
То же самое, что было в Ленинграде в 1941 году, за три года до Коха, тоже городские власти осуждали эвакуацию — паникеры!
5 мая 1945 года на северо-западе Германии немцы капитулировали перед англичанами. Могли бы и перед нашими, и не было бы столько жертв гражданских немцев, и наших солдат тоже.
Англичане возлюбили Диану, она стала народной принцессой. В кинокартине «Королева» показано, как народ, английский, монархический, отшатнулся от законной королевы в сторону Дианы, произошел угрожающий кризис любви. Горы цветов у Дворца в память Дианы, открытки, письма от осуждающих королеву.
Любили ли мы так в России кого-нибудь из правителей? Способны ли мы на такую любовь?
На моей памяти были огромные очереди к Таврическому дворцу, когда хоронили Кирова, Собчака, Лихачева — это в Питере. А в Москве — к Сахарову. И знаменитая давка к гробу Сталина. У гроба Кирова — плакали. Это было. Его любили. С другими было нечто иное: ощущение государственной потери. Диана — личное горе почти каждого англичанина.
Мы ехали с Николаем Губенко (тогда он
«…Вот вы, Даниил Александрович, взялись за «Ленинградское дело», а его можно рассматривать по-разному. С Вашей стороны, это невинные жертвы сталинских репрессий, а с другой — из-за их разгильдяйства, глупости и медлительности погибло огромное количество людей».
Дальше он упоминает безобразную организацию оборонных работ, эвакуацию детей — когда люди попадали в лапы фашистам, «только за это все руководство города следовало уничтожить».
«…Вы посмотрите настоящее: один миллион сидит в тюрьмах, из них 150 тысяч — за убийство. Убили академика Глебова в подъезде дома, чтобы отнять его нищенскую пенсию. Страна обезлюдела. 10 тысяч детей ежегодно продают за границу… А Вы «Ленинградское дело».
И дальше он приводит собственные стихи:
От меднолобых генераловСошла с ума Россия-мать.Они вопят об обороне — На остальное наплевать.Россия, а тебе не страшноОт меднолобых удальцов,Всегда готовых в бой направитьСвоих дистрофиков-юнцов?Веласкес сделал портрет папы Иннокентия, тому не понравился. «Слишком похож», — сказал он. Действительно, неприятен.
Когда наша лаборантка родила двойню, прибор наконец оаботал нормально. Что это было, никто не понял и никогда не узнает. Иногда он показывает какие-то дополнительные сигналы, и лучше его не поправлять.
Мы так долго уговаривали пролетариев всех стран соединиться, потом просили теснее сплотиться вокруг ЦК, потом говорили, что народ и партия едины. Все шло как нельзя лучше, и вдруг все разошлись кто куда.
Меня учили, что реки существуют для электростанций, и если на них не построить плотины, то энергия их пропадет впустую. Мы стали считать, что природа бесхозяйственна, когда она нас не обслуживает. Мы уже не преклоняемся ни перед ее мудростью, ни перед мощью, ни перед гармонией.
Мы смотрим в свои карты, планируем комбинации, забыв, что у природы полно джокеров.
Он фотографировал закаты, собрал замечательную их коллекцию.
Природа смотрится в человека, как деревья в озеро. Подует ветер, но все равно изображение под рябью ждет своей минуты.