Приданое лохматой обезьяны
Шрифт:
– Вы знаете Нику? – обрадовалась я.
– Хорошая девочка, – кивнула Алла.
– В медучилище о ней плохо отзываются, – вздохнула я.
Ануш опустила швабру в ведро.
– Там ребят не любят. Ника нормальная, ее жизнь с пьяницей озлобила. Гордая она! Зашла она как-то в подсобку, Аллу искала, я как раз обедать села. Вижу, Ника слюну сглатывает, предложила ей: «Садись со мной, на двоих супа хватит. Попробуй, я сама варю, в термосе из дома приношу. Не сомневайся, свежая курятина». Понимаю, голодная она. А Ника в ответ: «Спасибо, тетя Ануш, я сыта». Какое там! Глаза правду выдали, и
Я обернулась. По ступенькам поднималась худенькая девочка в джинсах и майке.
– Добрый день, тетя Ануш. Вы мою мать не видели? – спросила она.
– Внутрь пошла, – ответила уборщица, – а тебя вот женщина ищет.
Ника вздрогнула, обхватила себя руками за плечи и выпалила:
– Я ничего не знаю!
Я ласково улыбнулась.
– Пока я ничего и не спрашивала.
Вероника покосилась на Ануш, старательно надраивавшую ступени.
– Давай отойдем, – предложила я. – Время обеденное, не хочешь перекусить? Я угощаю. Вон там кафе.
– Вы кто? – не пошла на контакт Ника и сама же ответила: – Елена Константиновна постаралась? Она давно твердит, что мою маму надо родительских прав лишить. Опоздали. Во вторник я стану совершеннолетней, восемнадцать исполнится. И меня кормить не надо, у нас дома полный обед – суп, мясо и компот!
Выпалив это, девушка сжала кулачки и гордо выпрямила спину. В моей душе моментально проснулось воспоминание…
Вот четырнадцатилетняя Вилка бежит по школьному коридору и налетает на завуча Григория Петровича, которого дети да и некоторые учителя не любили от всей души. За манеру быстро и много говорить короткими фразами и за редкостную тупость педагог заработал кличку Барабан. Наша классная руководительница, молодая Наталья Карловна, бегала плакать в туалет после того, как Барабан с элегантной простотой сказал вслух: «Учительнице замуж никогда не выйти. Ну кому они нужны? Да и в нашей школе нет ни одной симпатичной!»
Барабан хватает меня за плечи, разворачивает и цедит:
– Тараканова? Куда летим, сломя мозг?
Мне не удается скрыть радости:
– Домой, Григорий Петрович, нас отпустили.
– Домой? – повторяет Барабан. – И что тебя там ждет? Пьяная тетка! Ох, надо бы давно в отдел опеки сообщить, пусть вашей семьей займутся. Алкоголикам нельзя разрешать воспитывать детей, тебе будет лучше в интернате. Государство позаботится, хоть полноценно питаться станешь!
В советские годы из детей с тщанием взращивали патриотов. Я гордилась комсомольским значком и считала, что живу в лучшей стране на земном шаре. Но в нашу школу ходили на уроки одинаково одетые в коричневые пальто и обутые в темно-синие ботинки ребята из интерната. Больше всего на свете я боялась оказаться в их числе. А еще в душе бушевало негодование: по какому праву идиот Барабан осуждает Раису? Не так уж часто она напивается, всего раз десять в месяц. И не всегда до состояния камня. Кто его просит совать нос в чужую семью? К сожалению, я не могла высказать Барабану правду в лицо, поэтому, старательно изображая почтение, прошептала:
– Григорий Петрович, у нас дома борщ, котлеты и компот. Тетя Рая
– Ступай, Тараканова, – кивнул Барабан. И бросил мне в спину отеческое напутствие: – Ох, предвижу твою судьбу печальную. Не выйдет из тебя толку! Умрешь под забором!
Мне стало так обидно! Аж до слез! И тут на помощь мне неожиданно пришел главный школьный хулиган Вася Кузьмин, который с любопытством подслушивал нашу беседу.
– Зато из вас, Григорий Петрович, вышел толк! – с несвойственным ему подобострастием воскликнул он.
Барабан, самодовольный болван, не почуяв подвоха, важно ответил:
– Да, Кузьмин, из меня вышел толк.
– Вышел… совсем весь, – нараспев произнес Вася, – а бестолочь осталась.
Я не дружила с Кузьминым, имела свою компанию, но в ту минуту чуть не бросилась мальчишке на шею с поцелуями…
– Вы мне теперь угрожать не сможете, – продолжала ничего не подозревавшая о моих мыслях Вероника. – До вторника потерплю, поговорю с вами, а потом имею полное право вас послать.
– Я ищу Кириллова, – мягко сказала я, – он не ходит в училище, и дома его нет.
Ника не стала любезнее.
– Я ему не сторож!
Я решила не обращать внимания на агрессивность девочки.
– Думала, вы друзья.
– Кто вам это сказал? – нахмурилась Малышева.
– Птичка напела, – улыбнулась я.
– Вот и сверните ей шею! – предложила Ника. – Чтоб в другой раз зря не чирикала. Я ваще с Кирилловым не общаюсь.
Девочка определенно не хотела продолжать разговор, но я постаралась продлить беседу.
– Почему? Он противный?
– Вам-то какое дело? Я не имею к Никите никакого отношения.
Я вздохнула.
– Жаль. Надеялась, что ты подскажешь, как лучше донести до него ужасную новость. Впрочем, будет ли она для него шокирующей?
Ника снова обхватила себя за плечи и затряслась.
– Колешься? – не выдержала я. – Или нюхаешь волшебный порошок?
– Если я из небогатой семьи, значит непременно наркоманка? – еще пуще обозлилась Малышева. Но пояснила: – Просто холодно в одной футболке. И че за весть?
– Антонина Михайловна умерла, – сказала я. – По идее, Никите были обязаны сообщить, но, думаю, он пока не в курсе, что стал сиротой.
– Вау! – подпрыгнула Ника. – Тонька отвалила? Супер!
– Не принято так откровенно радоваться смерти другого человека, – не выдержала я. – Даже, на твой взгляд, противного.
– Вам и не представить, какая она была! – неожиданно разоткровенничалась Ника. – Что Никита ни сделает, все фигово. Ей ничего не нравилось. Орала на него, пощечины отвешивала. Красиво?
– Не очень, – признала я. – Но прояви хоть каплю сожаления.
Внезапно Ника попятилась.
– А как она померла? Упала и шею сломала? Или сердце отказало?
– Антонину Михайловну убили, – сказала я.
– Вау… – прошептала Ника. – Кто?
– Вот это я и пытаюсь выяснить, – ответила я.
– Вы из ментовки, да? – напряглась Ника. – Ничего не знаю.
– Давай пойдем выпьем кофе, – снова предложила я.
– Домой мне пора, – засуетилась Малышева. – Э… у меня… Короче, зачет скоро… по этой… ну… фармакологии, там латынь.