Придёт весна
Шрифт:
Почти все сотрудники, и Борис Борисыч тоже, заняты испытанием антифриза. Меня на это время снова отправили на запалы. Я даже довольна, запалы у меня хорошо получаются, а вот с заменителем горючего что-то неладно. Может из сивушных масел бензин просто нельзя получить, а может быть у меня руки не тем концом воткнуты.
* * *
Сегодня упала на лестнице. Как-то странно, из столовой шла, значит не голодная, и вдруг смотрю: перед носом ступеньки. Как падала - не помню, а встать не могу. И главное, не страшно ни капельки. Умираю, ну и умираю подумаешь,
– Ну-ка. поднимайся, пошли.
– Ой, Зоенька, мне что-то никак. Я уж лучше тут...
– Я тебе покажу - тут! Сейчас вниз спустишься, бульончику выпьешь...
Ну, думаю, никак я уже точно умерла. Откуда взяться бульону? Сегодня в столовой даже казеиновой баланды не выдавали. А Зоя словно мысли читает и кричит прямо в ухо:
– Танк с фронта вернулся! Старшина лошадь привез убитую! В столовой суп варят!
Видно не судьба мне умирать.
* * *
Меня возвращают в исследовательскую группу.
Спустилась в подвал, Борис Борисыч молча кивнул на перегонку. Значит, продолжаем искать заменитель для бензина. Борис Борисыч открыл автоклав, и дух по всему помещению такой пошел, что представить невозможно. И скипидаром пахнет, и керосином, но всего сильнее - фиалками.
– Что это?
– Пихтовое масло. Парфюмерия. Если его подвергнуть крекингу, то должны получаться ненасыщенные углеводы гептанового ряда.
– Какой же это заменитель? Вы ведь сами говорили, что эфирные масла дорогие и редкие вещества.
– Дорогие - да. Но бензин сейчас дороже. А пихтового масла перед самой войной на фабрику "Северное сияние" для получения ирона, взамен ирисового масла, десятки тонн завезли. Значит, в наших условиях, пихта продукт не дефицитный.
Попробовала разгонять смесь. Выход - чуть не сто процентов. В перегонном кубе продуктов осмоления почти нет. Будет фронту горючее!
Борис Борисыч поехал в ГИПХ, там должен быть хлористый аллюминий, который требуется для каталитического крекинга, а меня послали на ликеро-водочный завод. Конечно, никакого ликера там сейчас нет, а разливают по бутылкам горючую смесь, для которой мы делаем запалы. Оборудование у завода подходящее - и ректификационные колонны есть, и автоклавы для крекинга, значит, бензин для танков тоже ликеро-водочному производить. Ох и горькое же у гитлеровцев похмелье будет с нашей водки!
* * *
Ночью дежурю на крыше. Все сотрудники лаборатории - бойцы МПВО и должны выходить на дежурства. Мне достался жилой дом неподалеку от института. Выглядываю в чердачное окно. Над крышами подымается темная гора Исакия. Тучи почти задевают серый крашеный купол. Погода нелетная, бомбежки сегодня, видимо, не будет.
Вместе со мной дежурит женщина, кажется, дворничиха, и старик. Дворничиха долго ходила вокргу меня, подозрительно принюхивалась, потом не выдержала:
– Что-то ты, милая, не по времени
Я даже задохнулась от обиды. Спасибо, дед заступился.
– Что ты к человеку пристала? Она же молодая, вот пусть и мажется на страх Гитлеру. Пусть в самом Берлине знают, что в нашем Ленинграде девушки даже душиться не бросили.
– Да нет...
– начала было я, но дед не слушает.
– Посидите пока вдвоем, - говорит, - немец все одно по такой погоде не летает, я сию минуту вернусь.
Вскоре вернулся и протягивает мне пудреницу.
– Возьми вот, от дочки осталась. А помады нет, съели помаду.
Хотела я объяснить, что просто я пихтовым горючим пропахла, а потом подумала: старик ведь от чистого сердца дарит. Последняя память, быть может. Если бы дочка в эвакуации была или на фронте, то он бы ждал, для нее берег, а так, значит, уже некого ждать.
Сказала старику спасибо и взяла пудреницу.
* * *
За разработку антифриза командование объявило спецлаборатории благодарность. Вчера зачитывали приказ.
Заменитель горючего тоже пошел в производство. Испытания закончены, танк ушел на передовую. На прощание заправили его пихтовым бензином. Долго еще в воздухе стоял аромат цветов.
* * *
Лаборатория переключилась на другие темы, а я снова, вместе со всеми девочками, делаю запалы.
Окна выходят во двор, и я вижу, как на крыше телефонной станции появляется фигура. В руках держит белый плафон от уличного фонаря. Размахивается - плафон летит вниз. А там как полыхнет! Столб огня вдоль брандмауэра до третьего этажа поднялся.
Девушки гадают, что бы это могло быть. Во двор никого не пускают, а сотрудники подвальной лаборатории молчат, даже Борис Борисыч.
Больше во дворе ничего не взрывают - опасно. Зато каждый день ездят на Митрофаньевское кладбище - там еще осенью обобрудован полигон. Меня по старой памяти иногда зовут помогать, так что я уже знаю, что в подвале изобретают жидкость для огнеметов. Работа засекречена, ведь это новое оружие. Девушки в стеклодувной понимают мое положение и ни о чем не спрашивают.
На субботу назначили испытания. Грузимся в машину. Жидкость в бутылях слегка желтоватая, густая, похожа на лимонный сироп. Другим тоже так кажется. Я бутыль Томилову подаю, а он говорит:
– Девушка, мне с двойным, пожалуйста!
До войны я сама всегда газировку с двойным сиропом просила.
Тут Роскин подходит, сердитый, просто ужас.
– Разговоры прекратить! Будьте внимательней, от сильного удара жидкость взрывается.
Грузовик открытый. Я в платке завернута по самые брови, но ветер все равно жжет. Надо же, какой мороз в эту зиму. Бутыли держим на коленях, жидкость на морозе совсем загустела, еле колышется.
На кладбище выгрузились. На этом полигоне испытывают не просто запалы, а целые бутылки. Танк стоит немецкий. Черный, страшный, весь в копоти, одна гусеница оборвана и болтается. Вокруг военные теснятся и пожарная команда.