Придет вода
Шрифт:
Конечно, и мы стали другими. Начали стареть, матереть. Семьи, заботы. Но мы, «рудименты в нынешних мирах», здорово прожили свою юность, «в одной веселой куче», в упоении Великой Любовью, под чудным светом звезды Аделаиды. Только и держимся, что на щемящем душу былом запале. И за нами почти никого нет, бегут на смену чистенькие, деловые «йаппи».
А сегодня — скука. Развлечений полно, а внутреннего насыщения нет. Воздуха нет, воздуха, которым мы дышали. Доступность ранее запретного не дает думать, атрофирует мозг, лишает плод любовной сладости, обкрадывает душу. Там, где раньше ломали головы и шеи — теперь открытая дверь, где раньше требовался поступок — сейчас пригласительный билет. Верхний, иллюзорный слой исчерпан, срыт, нужно переходить на другой уровень, а к нему, этому глубинному уровню наше поколение оказалось не готово. Не
Мы уходим. Так же тихо и незаметно, как и жили. А может быть, рано я пропел эпитафию? Поколенье, ответь.
К. Голодяев.
«Меломан Сибири», 1/91 г.
ТОЖЕ ПРО НЕЕ (слухи и мысли)
Янка. По рождению Дягилева Яна Станиславовна, появилась на свет третьего сентября 1966 года. Говорят, что она — прямой потомок «того самого» Дягилева, чьи сезоны до сих пор проходят в Париже.
Училась в школе, конечно, тусовалась в сибирской околорокенролльной тусовке.
Потом пошла в институт, где и проучилась, кажется, до четвертого курса. Училась «по-распиздяйски» (в хорошем смысле слова, как говорит Дик): лекции добросовестно продинамив, приходила на сессию и говорила преподавателю примерно следующее:
— Вы знаете, я чего-то долго не была, но ведь я в институте уже два (три, четыре…) года — не выгонять же меня, правда?
И преподаватели ставили свои тройки-четверки. А кто бы не поставил?
В 1987 году она попала на какой-то фест в Новосибирске, где ее судьба и накрыла: выступал Сашка Башлачев. Можно себе представить, как подействовало на нее СашБашево беспределье. И, как ходят слухи, на одном из квартирников там же, в Н-ске, один из зрителей спросил у Сашки:
— И откуда же ты все знаешь?
— А я ничего не знаю. Вон она, — кивнул тот на Янку, сидевшую неподалеку, — все знает.
Правда, отношение к ней так и осталось, видимо, ироничным. Как-то Сашка с Настей были в Питере у себя на квартире. Раздался телефонный звонок. Поговорив две минуты, Сашка схватился за голову:
— Боже, опять эта сумасшедшая девчонка приехала!..
Ищущий да обрящет. Потеряла девка радость по весне…
«Наверное, что-то случилось…». Я рискнул процитировать Л. Г., превратившись, таким образом, в злостного плагиатора и графомана.
Да будет так. Поскольку, читая что-то, выражающее твои мысли лучше, чем ты сам, тяжко удержаться оттого, чтобы не содрать чего-нибудь из прочитанного.
Наверное, что-то действительно случилось, если все происходит…
Все до сих пор происходит.
Аз есмь червь. Глаголь добро есть живете. Зело, земля, ижица… Рцы слово твердо…Еще Святогор сам лег в свой гроб, как будто это ему постель была. И не встал более, как и положено лежащему во гробе.
…Вряд ли ты знала, едва ль хотела Мучить нас тайной, чья сложность либо усугубляет страданье (ибо Повод к разлуке важней разлуки), Либо она облегчает муки При детективном душевном складе; Даже пускай ты старалась ради Этих последних, затем, что все же Их большинство, — все равно похоже, Что и для них, чьи глаза от плача Ты пожелала сберечь, ЗадачаЭто написал еще в 68 году Бродский. Янке было два года. В СССРе появилась МАШИНА ВРЕМЕНИ, а в Англии — DEEP PURPLE и прочие мастодонты.
Еще не распались «Битлы», сгорали гитары Хендрикса, Дженис срывала голос, а Джим шаманил над толпами, воспаряя в свои собственные, никому не нужные небеса.
Книжка, из которой я переписал Бродского, называется «Конец Прекрасной Эпохи».
This is the end, my beautiful friend, The end… This is the end, my only friend…Почему-то не приходит ощущение начала. Все начинается с конца и не заканчивается. Начала не бывает, потому что Бог есть всегда, он не может начинаться. Но бывает, что он уходит из человека.
Когда человек не может, Бог оставляет его, ибо Бог есть Любовь.
«Это было б странно — всю жизнь летать…»Янка при жизни вписалась в компанию Башлачева и Селиванова. То бишь, ее вписали.
Тяга российская к трагичности очень типична для тусовки, и в ее (тусовки) условиях очень ненавязчиво агрессивна. Неутоленное постоянно желание «скорбеть» и возносить цветы к ногам заставляет искать все новых и новых святых для построения храмов. А в каждой церкви — свой святой. А строителей все больше. И не хватает мощей для храмов.
Раньше-то были пластиночки такие — «на костях».
Звонки начались тринадцатого. Позвонили из Питера: «Слышал? Янка…» Три дня я и мои знакомые не давали спокойно спать всем, кто хоть что-то мог объяснить. «Не знаю…», «Да ты что?», «Не, не звонили…»
Потом мандраж улегся, думалось, что, может, и правда все нормально, если уж и они ничего не знают. Господи, лишь бы это было лажей! А потом — звонок в дверь и человек с газетой: «Читал?»
ЧТО ДЕЛАТЬ!!!
Надо идти! Нет, бежать! Куда? Куда?!! Боже, как темно вокруг! Янка, Янка, подожди! Ну чего ты?.. Ну зачем, зачем ты сейчас так сделала?! За что?!!! Господи, почему же, почему, ну что же такого я сделал-то? Почему же так плохо???
Дурацкая бессонная ночь.
И утро на берегу Москвы-реки. Вода темная. Темная, тяжелая, вязкая, как нефть, и холодная, и моросил легкий майский дождь. Первый дождь без Нее… Набережная была пустая, и лишь церковь на том берегу уже звонила. Наверное, у них был какой-то праздник. Как в кино.
Не получилась статья. Ну и черт с ней.
А. Марков (печатается по рукописи).
«Штирлиц», Москва, № 2, 1991 г.
из книги: ЗОЛОТОЕ ПОДПОЛЬЕ (изд. ДЕКОМ, Н. Новгород, 1994.)