Приди и помоги. Мстислав Удалой
Шрифт:
— Никита. Там боярин Глеб зачем приехал?
— Тебя проведать, княже. И еще дела у него здесь, — сказал Никита. — Он ведь с обозом. В Галич товар повезет — кожи, рогожи, Бог его знает, я не спрашивал — что.
— Ладно. Ты вот что, Никитушка. Хочу я тебя к князю Даниилу послать. Поедешь?
— Приказывай, княже.
— Хорошо. Скажи ему, Даниилу, что я Галич ему верну.
При этих словах Мстиславу Мстиславичу показалось, что лицо мечника выразило сочувствие и жалость к нему. Не верит, подумал князь. Не верит, что встану.
— Я поднимусь! — упрямо сказал он. — Не хорони меня раньше времени.
— Все, как ты сказал, передам, княже.
— Ладно. Но помни — это все тайно. Ты, чтобы у Глеба подозрения не было, поезжай отсюда с ним, с обозом его. Будто бы в Галич едешь, с поручением к королевичу. А станет боярин спрашивать, что за поручение да почему я через него не передал, то ты отговорись как-нибудь. Скажи, что, мол, сам не знаешь почему. Дурит, мол, князь, прихоти свои тешит. А ты, мол, человек подневольный.
— Все исполню, княже.
— А там где-нибудь отстанешь от них — и скачи ко Владимиру.
— Так и сделаю.
— Ну — прощай. Надеюсь на тебя.
— Прощай, князь Мстислав Мстиславич.
Никита, пытаясь подавить в себе порыв жалости к князю и не пустить при нем слезу, быстро вышел.
Он видел, что Мстислав Мстиславич умирает. Уж что-что, а смерть Никита ни с чем не мог спутать — навидался ее за свою жизнь достаточно. Тот человек, который лежал в постели и еле слышным хриплым голоском говорил о том, что собирается отбить Галич у короля, — тот человек уже не был князем Мстиславом Удалым. То был старик, отживший свое, и как бы он ни храбрился, прежний огонь не разгорался в его взгляде, уже давно потухшем. Может быть, он начал умирать еще там, в приднепровских степях?
Как бы то ни было, приказ следовало исполнять. Кто знает — может, и встанет князь ненадолго, может, и Галич отвоюет. Удалому и не такие чудеса приходилось совершать.
Никита быстро собрался, чтобы быть готовым выехать, как только обоз боярина Глеба тронется из Торческа. Чего там было собирать? Время летнее, одежда вся на нем подходящая, нагрудник, наплечники да шлем в мешок положить, меч к поясу приладить. Конь оседланный. Второго оседлать да взять с собой на всякий случай — вот и все сборы.
Переговорил с Глебом Зеремеевичем. Боярин хоть и был очень занят, а мечнику Мстислава Мстиславича время уделил. Сказал, что рад будет в дороге до Галича иметь такого попутчика. Так и уговорились.
Отъезд назначен был на завтрашнее утро. Дел у Никиты больше никаких не было, он побежал — да и лег пораньше спать, чтобы завтра чуть свет быть на ногах.
Дорога особенно хороша, если едешь по ней летом, в сухую погоду, с попутчиками, и к тому же не летишь сломя голову, а движешься не спеша, покачиваясь в седле, и поглядываешь по сторонам, не выискивая с напряжением опасность, а с удовольствием любуясь красивыми видами.
Хорошо было и то, что к Никите не лезли с разговорами и расспросами о здоровье князя. Челядь у Глеба Зеремеевича была немногословная, большей частью на вид — хмурая и деловитая. Крепко держал боярин своих людей! Если замечал какую провинность, то не ругался, не грозился, а просто подъезжал — и перетягивал
Нынче вечером Никита хотел потихоньку отстать от обоза. Никто на него не пялится, привыкли уже. Он два раза пробовал отставать, потом догонял обоз — видел, что оба раза его не хватились. Ну и в третий не хватятся. А если даже боярину захочется, чтобы его люди Никиту догнали и вернули — пусть догоняют. Ничего у них не выйдет. У охраны обозной кони — добрые, но на ходу тяжеловаты. А у Никиты жеребец — как птица. И второй жеребчик не отстанет. Правда, у самого Глеба Зеремеевича хороший конь, но вряд ли боярин поедет вдогонку. Махнет рукой, пожмет плечами — и забудет про мечника своего бывшего князя.
Да, бывшего. Все прошло. Прошло время Мстислава Мстиславича Удалого. Значит, и его, Никиты, время тоже кончается?
Он старался не думать, куда подастся, когда князя не станет. Да что было думать? В Новгород поедет, конечно. Поселится в своем доме, если, конечно, он цел. В то, что вернутся жена и сын, Никита давно уже не верил.
А если дом сгорел или, скажем, люди князя Ярослава Всеволодовича не захотят, чтобы Никита жил в родном городе? Тогда он уедет в Торопец, к Давиду Мстиславичу, или в Псков, к Владимиру. Оба брата Удалого примут Никиту с удовольствием. Найдется для него, опытного воина, служба.
И новая жизнь начнется. Какая по счету — третья? четвертая? Первая была — в доме отца. Вторая — самая короткая — после смерти Олексы. Третья, самая длинная и дорогая сердцу, — возле Мстислава Мстиславича. Думалось ли, что она когда-нибудь закончится?
Все равно придется продолжать жить. Память об Удалом останется в сердце, любовь к нему — в душе, опыт, приобретенный под его началом, — в голове и руках. С этим всем жить вполне можно. Да и сорок лет — не такой уж возраст. Кто знает — может, у Никиты и появится новая семья? Ребеночек? Не то чтобы этого очень хотелось, но иногда помечтать было приятно.
Поручение, что дал ему Мстислав Мстиславич, — наверное, последнее. Как ни обманывал себя, а на еще одну войну его уже не хватит. Что война! Успеть бы, вернувшись от Даниила, застать князя живого. Поговорить с ним напоследок, попрощаться. Зря Никита, прощаясь вчера, назвал его Мстиславом Мстиславичем — по полному имени. Сказал бы: прощай, княже, как обычно. Только так ведь к нему всегда и обращался. Может, зря так назвал, может, это примета плохая?
Никита расстроился.
Но тут пришлось слегка отвлечься от дурных мыслей: обоз почему-то остановился. Едущему позади Никите не было видно, чем вызвана остановка. Он тронул коня и поскакал в голову обоза — спросить у Глеба Зеремеевича, что случилось.
Там вся челядь столпилась вокруг кого-то. Какой-то человек лежал на- земле, а его все окружили. Подъехав ближе, Никита увидел, что это лежит сам Глеб Зеремеевич. Что такое с ним?
Никита спешился. Протиснулся между широкими спинами челядинцев.
— Что с тобой, боярин? Болит что-нибудь?
Боярин поглядел на Никиту усталым взглядом:
— A-а, Никита. Вот — в груди схватило меня и не отпускает.
— Помять надо, — предложил Никита. — Так делают. Помнут маленько — и пройдет. Твои люди не умеют, что ли?