Приди и помоги. Мстислав Удалой
Шрифт:
— Прости, государь. С хорошим утром тебя. Там от супостатов гонец прибыл, к тебе просится. Борис Юрятич с ним разговаривает.
— Одеваться, — кивнул Георгий. И, пока слуга надевал на него теплые порты, оборачивал ноги мягким сукном и натягивал сапоги, спросил: — А что мне к нему ходить? Пусть Борис придет, доложит — как и что.
Борис Юрятич был боярин, приближенный великого князя. По странному стечению обстоятельств — брат тому самому богатырю Добрыне, что был ближним боярином Константина. Правда, братья они были не родные, сводные. Добрыня был приемным сыном, из простых, из смердов даже. А Борис — тот был боярского суздальского
— Он тебе велел передать, Борис-то, чтобы ты сам вышел, государь, — отвечал слуга. — Тот гонец, он от самого князя Мстислава к тебе со словом.
— От самого… — Георгий Всеволодович мгновенно разгневался. — Какого такого самого? Ты, пес, одного князя знать должен — меня! Самого! Еще раз услышу — шкуру спущу! Пошел! Скажи Борису — сейчас выйду.
Выгнать слугу, осерчав, уже было можно: Георгия тот успел одеть. Слуга исчез. Выйдя из полстницы, где располагалась его постель, в собственно шатер, великий князь присел к столу, на котором, пока он спал, были поставлены утренние закуски: ломтики вяленого говяжьего мяса, хлебцы белые, вареный белужий бок, тонко нарезанный, крутые яйца — крашеные, еще с Пасхи, языки копченые, сладкая репа, сваренная в меду. Георгий Всеволодович любил, проснувшись, сразу чего-нибудь пожевать. Он ел и собирался с мыслями. Хотелось встретить Мстиславова гонца так, чтобы он уехал испуганный да чтоб испуг его передался Мстиславу Мстиславичу. Ничего не придумывалось, кроме как наорать. Но это вроде бы недостойно. Ладно, сам напугается гонец, когда увидит огромное суздальское ополчение. Уже, наверное, испугался. Да и князь его — тоже. Иначе зачем гонца прислал?
Великий князь вышел из шатра, в толпе приближенных сразу выделив взглядом Бориса Юрятича. Тот, заметив внимание государя, склонился в почтительном полупоклоне — так всегда кланялся. Прочие же переломились пополам, до земли. Кроме одного, незнакомого, который, стоя рядом с Борисом, повторил его поклон. Ага, стало быть, это и есть гонец. По виду — старый и заслуженный воин.
Георгий Всеволодович важно приблизился, неотрывно глядя на посла. Смутить его, однако, великому князю не удалось: старый пес стоял без страха, но и без наглости — с достоинством. Приближенные уже распрямились и с любопытством смотрели, как будет вражеский гонец играть со смертью.
Однако посланец все не начинал своей речи. Спокойно разглядывал Георгия, словно видеть великого князя для него было привычным делом. Георгий даже скрипнул зубами от злости. Унизительно, конечно, начинать разговор первым, но стоять вот так, молчать, ожидая, кто кого перемолчит — означало в глазах окружающих соревноваться в выдержке. Ему, великому князю — с каким-то смердом! И надо же — никому в голову не приходит напомнить старому псу, перед кем он стоит! Ишь, выкатили глаза. Ну ладно, он им это припомнит.
Не зря вчера отцов двор вспомнился. Его бояре — будь они сейчас на месте Георгиевых — в один миг постелили бы гонца к государевым ногам: не заносись-ка! Говори, зачем послан! Да за словами послеживай!
Приходилось глотать унижение — будто ничего не заметил. Иначе еще большим дураком выставишься.
— Ты, что ли, от князя Мстислава гонец? — надменно спросил Георгий Всеволодович.
— Я к тебе, великий князь Георгий. Слово привез от господина моего. Зовут меня Ларионом, в дружине
Георгию понравилось, что на старике теперь можно было отыграться, отплатить ему за дерзость.
— Как тебя зовут — пускай твой князь знает. А мне не надо. Своих бы запомнить. Видал, у меня их сколько? — Он показал рукой, но старик на войско не взглянул. Георгий тогда озлился: — Мне чужих холопов знать ни к чему! Говори, зачем пришел, да проваливай, пока тебя собакам не кинули!
Сотник медленно стал наливаться красным. Тут и бояре опомнились, зашумели:
— Говори скорей! Перед кем стоишь?
— Дерзок больно! Не задерживай!
— Кланяться надо! Кланяться!
Георгий Всеволодович дал приближенным знак: хватит. Ему уже надоело ждать. Бояре смолкли, стояли, сжигая старого сотника взглядами, один Борис Юрятич посмеивался, оглаживая свою короткую ухоженную бороду. Сотник Ларион справился с замешательством, расправил плечи и заговорил:
— Князь Мстислав Мстиславич велел сказать тебе, князь, такие слова. Шлет он тебе свой поклон. От тебя ему обиды никакой не было. Обида ему от князя Ярослава. Помоги урядиться ему с Ярославом, чтобы крови зря не проливать. Вот такое слово велел сказать тебе Мстислав Мстиславич.
Великий князь поднял руку, останавливая поднявшийся было шум.
— Иди к своему князю. Передай ему, чтобы знал: мы с братом Ярославом — один человек. Пусть князь Мстислав знает — что ему Ярослав сделал, то и я сделал. Все.
И, круто повернувшись, великий князь удалился к себе в шатер. Вслед за ним зашел Борис Юрятич: ему одному разрешалось вот так запросто входить к государю. Сели за стол.
После короткого, но злого разговора с Мстиславовым гонцом Георгий Всеволодович почувствовал, что снова проголодался, хотя ел только что. Он поискал глазами на блюдах — что выбрать — и одновременно показал Борису: бери и ешь со мной. Какое-то время жевали молча. Георгий — жадно, торопливо, Борис — вяло, словно нехотя. Он так всегда ел. Проглотив очередной кусок белужины, великий князь захотел немного подразнить боярина.
— Борис, мириться не будем, а?
— Твоя воля, государь. — Борис Юрятич дернул плечом. — А мои мысли тебе известны. Князю Мстиславу от брата твоего обида большая. Не гневайся, а рассуди попробуй. — Боярин прижал руку к сердцу, зная, что это действует на Георгия Всеволодовича успокоительно. — Что в Новгороде-то делалось — знаешь? Не по-Божески Ярослав поступил. И чего хотел он? Чтобы Удалой простил ему? Честью своей поступился? Да не может такого быть! Скорее… — Борис Юрятич подумал и нашел сравнение: — Скорее солнце на западе встанет. И это про князя Удалого вся русская земля знает!
Георгий Всеволодович швырнул на стол недоеденный кусок.
— Не заговаривайся, Борис! Не слышал, что ли, как я сказал: мы с Ярославом один человек!
— Один, да не один. Да не гневайся ты, государь, погоди. Что Ярослав сотворил — тебе бы никогда не сделать. У тебя все же Бог в душе есть. И про князя Мстислава плохого никто не скажет. Ярославу надо отвечать, а тебе с Удалым договориться бы.
Великий князь понимал, что Борис в чем-то прав. Гораздо больше прав, чем того хотелось. Но теперь уж поздно — даже в угоду этой правоте войну не остановишь. Да и зачем ее останавливать, коли она закончится победой великого князя? Победитель не бывает ни в чем виноват. Раздражаясь на боярина, Георгий язвительно спросил: