Приди и помоги. Мстислав Удалой

Филимонов Александр Васильевич

Мстислав Романович, получивший Киев во многом благодаря Удалому, был рад ему. Им, двоюродным братьям, было что вспомнить, о чем поговорить. Много разговоров, конечно, велось о южных областях, где властвовали угры и несправедливо притесняем был славный юноша Даниил Романович. Оба князя сходились на том, что нового похода к Галичу не избежать и хорошо бы приготовить к этому и Даниила, да и Коломана — пусть знает, что его положение неустойчиво, и поостережется творить зло, которым, по слухам, отмечено его правление. Пусть знает, что русские не намерены ему прощать. Оба князя, сговорившись, отправили в Галич послов, чтобы напомнить Коломану и тем галицким боярам, что его поддерживали, о своем существовании. Но посольство вернулось

в Киев ни с чем — Коломан не захотел с ним даже видеться. Громкое имя Мстислава Удалого не испугало его, или же он был еще слишком юн и неопытен в государственных и военных делах, чтобы в полной мере оценить весомость подобного предупреждения.

Потом стали приходить вести из Новгорода, и многие из них огорчали Мстислава Мстиславича. Ничего нового, конечно, — все те же тайные козни недоброжелателей. На вечевом дворе и на Торгу уже открыто выкрикивались призывы идти на поклон к суздальским князьям и звать их на стол. Владимир Мстиславич ничего против таких крикунов не предпринимал и о них не сообщал, вести приходили совсем из другого источника. Приятно было узнать об очередной новгородской победе, но одновременно в душе Мстислава Мстиславича росла уверенность, что он теряет Новгород, и, может быть, навсегда. Причем независимо от того, где находится он сам — в Новгороде или вне его. Он мог вернуться, сокрушить орден и литву, завалить граждан новгородских добычей — скотом, рабами, кунами, но свое отторжение от Новгорода не пресек бы, а лишь отодвинул на более поздние сроки. В гражданах новгородских, как всегда, побеждала короткая память и горделивая самоуверенность, на которой, словно на хорошо унавоженной почве, легко вырастала и пышно расцветала неблагодарность.

Например, недовольство Мстиславом Мстиславичем очень возросло после пожара, что произошел в Новгороде вскоре после начала похода князя Владимира Псковского на Медвежью Голову. Пожар уничтожил значительную часть города, в том числе — и несколько каменных церквей вместе с жителями, вбежавшими туда в надежде, что каменные стены защитят их от жара. С той же легкостью, с какой общественное мнение склонно было приписывать себе заслуги, оно всегда готово было на стороне искать виноватых в своих несчастьях. И Мстислава Мстиславича, якобы нарочно оставившего город в трудное время, многие укоряли: вот, мол, каков наш князь! Пока мы здесь подвергаемся ударам судьбы, горим, лишаемся жизни и имущества, он в свое удовольствие развлекается, а о Новгороде ему и заботы нет.

Недовольство новгородцев, однако, все меньше тревожило Удалого князя, и не оно послужило причиной его возвращения в Новгород. Пришло еще одно известие — сыну, князю Василию, стало совсем худо. Простившись — ненадолго — с гостеприимным Мстиславом Романовичем, князь поспешил к Торжку, где жил Василий.

Сына он застал в плачевном состоянии. Василий был очень слаб и даже не мог вставать, и к тому же его поместили в самом дальнем закутке дворца и словно забыли про него. Заправлял всем в Торжке боярин новгородский Борислав Некуришинич, при живом князе сам возомнивший себя властителем. Дошло до того, что он жил во дворце и налог с торговых людей присваивал в свою пользу. Разбогател за время самозваного правления безмерно.

Мстислав Мстиславич взял его под стражу, отобрал награбленное. Борислав каялся, обещал впредь так не поступать. Нашлись и ходатаи за него, не дававшие князю Мстиславу покоя просьбами смягчиться и Борислава освободить.

Василий вскоре после прихода отца умер — просто не проснулся утром. Мстислава Мстиславича, вроде бы давно смирившегося с мыслью о том, что сын проживет недолго, смерть Василия глубоко потрясла. Оплакивая потерю, он корил себя за то, что мало уделял сыну внимания, что оставил его в Торжке одного и предавался в это время приятным занятиям в Киеве. Может быть, он действительно был перед всеми виноват? И не имел права никого судить, раз сам не исполнил даже

отцовского долга как подобает?

Он велел отпустить Борислава Некуришинича. А чтобы хоть как-то искупить вину перед Василием, повез его в Новгород, решив похоронить со всеми возможными почестями там, где хотел бы сам быть похороненным — у Святой Софии, возле гроба Мстислава Ростиславича, князя Храброго.

Прибыв в Новгород с телом сына, Мстислав узнал еще много неприятного для себя. Хотя — каких еще ждать неприятностей было теперь? И все же они имелись, эти неприятности, и не заметить, отмахнуться от них было нельзя. Княгиня Анастасия, почерневшая от горя, рассказала мужу, что, пока он был в Киеве, бояре новгородские не шутя предлагали ей убраться из города вместе с дочерьми. Она чувствовала себя здесь совсем беззащитной: Мстислав Мстиславич был в Киеве, Владимир Псковский воевал с немцами. А бояре, и среди них главный — Станимир Дернович, несколько раз к ней приходили, врывались нагло в покои, разговаривали с княгиней едва ли не как с холопкой. Что она могла сделать? И сейчас, при мертвом сыне Василии, просила мужа: увези, увези отсюда. Хоть в Торопец, к тихому Давиду Мстиславичу, — там будет спокойно и свой век можно дожить без страха.

Мстислав Мстиславич, как ни был разбит печалью, рассвирепел. В тот же день приказал похватать всех бояр, которых назвала княгиня, и покидать их в темницу, предварительно заковав. Дружина, надо сказать, исполнила приказание с удовольствием и быстро. Вскоре виновные уже звенели цепями в яме неподалеку от дворца, вопили о пощаде. Мстислав Мстиславич долго придумывал им казнь, но потом произошло непонятное: дав пленникам потомиться в яме всего только ночь, наутро приказал всех выпустить. Объяснил: в память о сыне. Освобожденные возвратились по домам, а князь занялся похоронами Василия.

Народу возле Софии собралось множество — и все плакали. Понятно, что князь не останется в Новгороде, и, осознавая это, многие из тех, кто кричал против Мстислава Мстиславича, горевали непритворно. Люди не способны ценить то, что имеют, и, лишь теряя, спохватываются.

Новгородцы оказались правы в своих предчувствиях. Похоронив Василия, прямо над его могилой князь обратился к ним с последней речью.

— Граждане новгородские! — сказал Мстислав Удалой. — Кланяюсь Святой Софии, гробу отца моего и вам. Иноплеменники господствуют в знаменитом княжении галицком, я хочу поискать Галича себе и прогнать их! Но вас не забуду, добрые граждане, и хочу быть похоронен здесь же, возле Софии, где отец мой и где довелось лечь сыну моему раньше меня. Прощайте!

Ему ответом был общий плач. Но князь как бы не заметил народного горя. Он удалился к себе во дворец, где подтвердил приближенным, что его решение идти к Галичу неколебимо. Приказал тотчас начинать сборы.

И через неделю уехал из Новгорода навсегда. С ним отправилась и та верная часть дружины, которая не покидала князя Удалого никогда.

В числе таких дружинников, конечно, был и мечник Никита.

Глава XVI. Галич. 1219 г

Всю зиму и весну в Киеве Мстислав Мстиславич готовился к Галицкому походу.

В этот раз поход должен был закончиться победой: Удалой князь другой мысли не допускал. Он собирался вызволить из неволи народ, стенающий под игом чужеземных захватчиков, восстановить справедливые права своего зятя Даниила Романовича, да и сам собирался осесть в галицкой земле, в этом благодатном и щедром краю, где с его приходом установлен будет твердый и надежный порядок, где родятся у него внуки, которым достанется счастливое наследство — мир, богатство и слава. Пора подумать и о старости — самому уже за пятьдесят. И назад пути никакого нет — в Новгород не вернешься, а возвращаться в Торопец и делить тамошний стол с тихим и довольным своей участью Давидом Мстиславичем — неуместно, недостойно знаменитого Мстислава Удалого.