Придон
Шрифт:
Зашел Вяземайт, усталый, осунувшийся, веки покраснели и набрякли, а кровеносные жилки в глазах полопались, там залило кровью. Вид у волхва был жутковатый, но поприветствовался мирно, почти весело, только голос звучал утомленно, с хрипотцой:
– Как себя чувствуешь?
Придон промолчал. Вяземайт прошелся по залу, взгляд умудренного жизнью волхва то и дело прыгал к торчащему из столешницы топору. Придон вогнал его до середины лезвия, как еще не расколол, говорят, разбитую мебель каждый день выносят и заменяют новой.
– Что
– Заканчивается месяц, – напомнил Вяземайт.
– Ну и что?
– Ты знаешь, Придон. Не может быть, чтобы о таком забыл. Осталось три дня. Если покинешь Куябу и направишься в Артанию, тебе предначертана долгая жизнь, полная подвигов, великих деяний, создание могучей державы, перед которой все Троетцарствие покажется крохотным лоскутком земли…
Придон прервал:
– А если останусь, то я лягу в эту землю, как уже лег Ральсвик, Зброяр и Крок, Волин и Герць?.. Вяземайт, я человек, а не флюгер. Я сказал, что останусь! Почему ты решил, что я сегодня думаю иначе?
Вяземайт выставил перед собой ладони:
– Ничего оскорбительного, Придон! Ничего оскорбительного. Кстати, ничего нет в том, что сегодня человек думает иначе, чем вчера. Так и должно быть. Иначе мы остались бы детьми!
– Вяземайт, со мной не хитри. В этом я не дрогну.
Он проснулся в полночь, сердце трепетало, в душе оставалось ощущение чего-то страшного, огромного, что ухватило его в бесконечную длань, стиснуло, а над всем звучал жуткий нечеловеческий голос, и каждая частица в его теле трепетала от ужаса.
В комнате блистал прерывистый свет, Придон жадно хватал широко раскрытым ртом затхлый воздух, не сразу понял, что он уже вынырнул из страшного сна, под ним привычное ложе, но этот жуткий трепещущий свет, всю комнату ежесекундно озаряет пугающе яркое лиловое пламя, все ярче и ярче, ослепительнее, лиловость сменяется смертельной голубизной… и наконец, как прорвало плотину, разом хлынули шелест листвы, треск веток, скрип, донесся далекий гул, но только не слышно грома, жуткие слепящие молнии совершенно без грома!
Он пересилил оцепенение, вскочил, из окна в комнату ворвался сильный холодный ветер, вмиг унес благовония, задул половину светильников. Свежий, почти морозный воздух очистил голову, руки сами ухватили топор, он подбежал к окну, высунулся до пояса.
Деревья раскачивало во все стороны, ветер еще не решил, куда рвануться, ветки терлись одна о другую, трещали, ломались, ветер злобно подхватывал их и швырял то в стену дворца, то в другие деревья. Мир то и дело вспыхивал до жути четко и ярко, можно было различить самые мелкие камешки далеко на дорожке, затем наваливалась такая чернота, что не видно собственных рук.
– Меривой! – крикнул он. – Франк!.. Ящер бы вас побрал, зажгите светильники!
Ветер врывался через распахнутые окна с воем и злобным ревом. Он пробежал к окнам, зачем-то держа топор в готовности для удара, попробовал поймать одной рукой раму с той стороны. Свет ударил по глазам шипящий,
И наконец-то над головой раздался громовой удар. Даже не гром или его раскаты: сухой страшный треск, словно сто тысяч великанов раздирали простыню размером с небо.
Оглушенный, Придон отшатнулся, перед глазами тьма, только странные голубые огоньки в черноте, похожие на горящие остроконечные ели. Глаза еще не проморгались, но уже понял, что эти огоньки в самом деле полыхают странно и дико на вершинах башен, крышах домов, на остроконечном шпиле храма куявского бога.
– Меривой! – заорал он громче. – Меривой!.. Франк!
А как же Итания, мелькнула устрашенная мысль. Она же может испугаться!..
Мечи и топоры на стенах замелькали с такой скоростью, что слились в серую полосу. Он вылетел через дверной проем, створки вчера вынес в ярости, недостаточно быстро открылись, пронесся через общую, разделяющую их комнату, ударился в дверь…
Створки разлетелись с треском, он ворвался и тут же остановился, словно налетел на стену.
В черепе вспыхнула молния. Он пошатнулся, открыл и закрыл рот, жадно заглатывая воздух. В покоях Итании стояли четверо рослых мужчин с оружием в руках и в доспехах, а Итания… обнимала пятого, обхватив его тонкими руками за бычью шею!
Придон ухватился обеими руками за сердце, топор выскользнул из мертвых пальцев. Четверо смотрели, как Итания обнимает и… целует пятого, а сейчас они медленно, словно двигаясь в воде, повернули головы в сторону ворвавшегося Придона. Пятый взглянул поверх золотой головы Итании, волосы распущены, бесстыдно распущены, в глазах этого пятого, огромного и со свирепыми глазами, проступила лютая радость.
Топор все еще падал на ковер, коснулся острием и начал валиться набок, когда этот пятый отбросил Итанию за спину, в руке мгновенно появился длинный меч, Придон даже не видел, когда он выдернул его из ножен и откуда взял вообще. Остальные четверо разом сделали шаг к Придону. Лица перекосились ненавистью, двое как звери оскалили зубы, и Придон ощутил, что они будут рвать его даже зубами…
Бешенство и ослепляющая ярость полыхнули в нем ярче молнии. Он моментально наклонился, пальцы сомкнулись на рукояти раньше, чем топор лег на ковер.
Он прыгнул навстречу, воздух прорезал отчаянный вопль Итании:
– Дядя!.. Не надо! Давайте просто уйдем…
С жутким звоном встретились мечи и топор. Придон, обезумев от ярости, двигался со скоростью молнии, их было пятеро, огромных и сильных, все рубили быстро и умело, но от его могучих ударов разлетались, как сухие листья. Итания застыла от ужаса, когда его страшный топор обрушился на голову Третьяка, ее дяди. Третьяк не успел упасть, как Придон, приняв удары мечей Холода и Ярого, двумя ударами свалил их с ног, тут же развернулся и рубился с Горюном и Ранком, они наступали и наносили ужасные по силе удары.