Придорожная трава
Шрифт:
– Эй, малыш! Не бойся! Я тебя не обижу! – крикнул Залесский, ускоряя шаг, – я отведу тебя домой!
Прозвучало это несколько фальшиво, ему хотелось вложить в свои слова искреннее участие, и он немного переиграл. Не удивительно, что плач отдалился от него снова.
Залесский обогнул свой забор и оказался на опушке леса. Детский голосок слышался в глубине густого ельника. Ну что ж, по крайней мере, в лесу нет тумана. Он пересек мшистую опушку, глубоко погружаясь спортивными тапками в мягкие кочки, и слегка промочил ноги. Зато под елями было сухо – землю устилал сплошной ковер высохших
– Послушай, малыш! Не бойся меня! Не убегай! Ты можешь заблудиться.
Залесский отлично знал, что лес этот тянется вперед на много километров, и, попав в него, ребенок может заблудиться и погибнуть. И ему совсем не хотелось своей неосторожностью послужить причиной трагедии. Он пошел быстрей, продираясь сквозь ельник боком и спотыкаясь о низкие ветви и выпуклые, изогнутые корни. Если в долине стояли густые сумерки, то в лесу уже стемнело. Если ребенок замолчит, то у него не останется ни единого шанса найти его в этих колючих зарослях.
И тут плач и впрямь смолк. Залесский остановился, прислушиваясь.
– Малыш! – позвал он как только мог ласково, – малыш, где ты? Не бойся!
Вокруг было тихо. Совершенно тихо, неестественно тихо.
– Малыш! Отзовись, я потерял тебя!
Неожиданно в темноте, внизу, между еловых веток мелькнула тень, и Залесский обрадовался было, но тень повернула голову в его сторону, и взгляд его уперся в две светящиеся зеленые точки. Его окатила волна ни с чем не сравнимого страха – липкого и тошнотворного. Ноги приросли к земле, и дыхание оборвалось. Между тем нечто с горящими глазами, стоящее перед ним на четвереньках, медленно выпрямилось и поднялось в полный рост. Огромный рост.
– Это хорошо, что ты любишь детей, – прорычала вытянутая клыкастая пасть прямо ему в лицо. Длинные руки раскинулись в стороны, опираясь на два ствола, как будто перегораживая дорогу. Человеческие руки. Залесский открыл рот и не смог выдавить из себя ни звука. Чудовище походило на медведя, поднявшегося на задние лапы, только морда больше напоминала волчью. И на ногах у него были надеты самые настоящие лапти. Только в ту минуту забавным это Залесскому вовсе не показалось.
Чудовище выбросило руку вперед и цепко ухватило его за кадык. Залесский попытался крикнуть, но из горла вырвался только сдавленный хрип.
– Никто не услышит твоих криков, – медленно проговорило чудовище, – и никто не придет тебе на помощь.
Залесский, задыхаясь, вцепился в его руку, пытаясь освободиться, но силища в ней была нечеловеческая. Рука была холодной и гладкой как корень дерева. И такой же твердой. Залесский почувствовал, что задыхается, страх смерти заставил его забиться изо всех сил, но рука приподняла его над землей как игрушку, обхватив горло под подбородком. Он успел вдохнуть, но понял, что еще немного, и шейные позвонки не выдержат веса его грузного тела и переломятся, как прут. От боли и ужаса из глаз побежали слезы, он захрипел, пытаясь попросить о пощаде, но не смог издать ни одного членораздельного звука.
– Ну
Залесский снова захрипел, болтаясь на могучей руке как тряпичная кукла.
– Вот и отлично. Повторяй за мной и запоминай хорошенько. Я никогда…
Залесский попытался выжать из себя эти два слова, изо всех сил ворочая языком, но услышал только жалкий сип.
– Хорошо. …не причиню зла…
Залесский попробовал повторить и это, задыхаясь.
– Молодец. …хозяину избушки.
– Хозяину избушки… – прошамкал Залесский, потому что чудовище ослабило хватку и опустило его на землю. Если бы оно не сделало этого, он бы задохнулся.
– Я доволен.
Рука разжалась, и Залесский мешком повалился к его ногам, хрипя, кашляя и размазывая слезы по лицу.
– Ты понял, что ты сейчас сказал? – чудовище опустилось на четвереньки, пригнуло голову и пристально посмотрело ему в глаза, – ну-ка повтори на всякий случай.
– Я никогда… – глотая слюну, хрипло и торопливо начал Залесский, – не причиню зла хозяину избушки.
Он всхлипнул и прижался к земле как можно теснее.
– Заметь, я не требую от тебя ничего невозможного. Свои участки ты все равно не продашь. А теперь – прочь отсюда! Ну?
– Да, – Залесский боялся поверить, что его прогоняют, и не собираются убивать, – я сейчас… Я сейчас…
Он неловко поднялся на четвереньки – конечности плохо слушались. От страха, что чудовище может передумать и остановить его, из глаз с новой силой побежали слезы. Он отполз на пару шагов назад, выпрямился, цепляясь за еловые сучья, и побежал к долине, не разбирая дороги. Дважды споткнулся и упал, рывком поднялся, и побежал снова, боясь оглянуться. Ему все время казалось, что чудовище гонится за ним на четвереньках, загребая землю человеческими руками, и от этого видения волосы шевелились у него на голове.
Он остановился только когда уперся в собственный высокий забор, тяжело дыша, всхлипывая и дрожа всем телом. Что это было? Как такое могло с ним произойти? То, что набросилось на него в лесу, не могло быть человеком. Не бывает людей ни такого роста, ни такой силы. Может быть, он сходит с ума?
Надо сесть, успокоиться и подумать. Только не здесь. Здесь – слишком опасно. Но не возвращаться же домой в таком состоянии и в таком виде? Что он скажет Веронике? Что в лесу на него напало чудовище и чуть не задушило?
Залесский медленно побрел на трясущихся ногах вдоль забора, опираясь на него рукой, чтобы не упасть. Что это было? Как он мог настолько потерять самообладание? Но кто бы не потерял его в такой ситуации? Нет, он никому не расскажет о происшедшем, иначе его примут за ненормального. Но то, что прячется в лесу – опасно, очень опасно. Он не станет пренебрегать опасностью. Это чудище хочет, чтобы он не трогал плотника? Только и всего? Пусть плотник живет, не так уж сильно он и мешает. В конце концов, пусть ремонтирует избушку, может быть, она перестанет быть такой уродливой. Пусть рубит свои замечательные дома спокойно, на нем можно заработать еще немало денег. Зачем создавать проблемы там, где их можно избежать?