Прием Чаплина
Шрифт:
Появилось пламя.
Голубое, без дыма.
Огниво не вставая с колен принялся вскидывать руки к небу, в ритм, раз за разом, а сыновья продолжали изображать обиженных Водолея и Землебея, вращаясь и притопывая с упертыми в бока руками.
Вот впервые в движение пришло «дерево».
Парень сделал шаг назад, взобрался ногами на алтарь, вытянул руки с сухими ветками клена вперед и потряс ими над головой застывшего в поклоне отца.
Вышла заминка.
Отец молча склонился в поклоне, а парень продолжал трясти ветвями.
Можно
— Это «Енисейская баллада», — подал голос журналист. — Листья упали в пламя Огнива, который камнем зажег воду. Тот понял, что так сможет подарить жизнь Водолею и Землебею. Он срубил ветви у древа жизни и бросил их в пламя, подарив жизнь океану и земле. Я читал эту версию сотворения мира. По-моему, это южная версия.
— Так, — хмурясь, произнесла женщина, — но не южная. Это версия всех, кто сеет поля.
Глава семейства поднял лицо к младшему сыну, забрал у него ветви и бросил в пламя. После этого старшие сыновья подошли к нему. Они взялись кистями за локти, образуя круг и принялись двигаться вправо, притопывая на ходу.
Против движения мужчин в круге.
— Нет, они танцуют… Танцуют, но… — растерянно пробормотал Терн, — они танцуют балладу о сотворении мира…?
В этот момент, словно символ с небес, туман расступился, и утреннее солнце, пробиваясь сквозь ветки, озарило Федора, что еще недавно стоял с ветками.
Ведунья тем временем прекратила отбивать ритм. Мужчины встали, но песнь не прекратилась. Еще раз повторился припев, и снова повисла тишина. Секунд десять все молчали, а затем молча начали расходиться по семьям, обнимаясь и переговариваясь.
Ведьма подняла взгляд к небу, затем хмуро глянула на Федора и недовольно поджала губы. Молча отдав посох молодой девушке, она направилась к мужчине в красной одежде.
Тот молча стоял перед младшим сыном.
— Я тряс… Хорошо тряс, а ветки ты сам проверял — они сухие! Листья так и сыпались, когда доставали, — начал было парень.
Отец молча тяжело вздохнул, но ничего не произнес. Вместо него подал голос старший брат Арсений:
— Листья должны были упасть. Ты не мог пальцем сковырнуть один?
— Так я же делал, как сказали. Сказали трясти — я стряс! Что я не так сделал? В чем виноват? — с обидой спросил парень. — Я же сделал, как сказано…
— Баран ты, Федор, — буркнул Арсений. — Даже деревом напортачить умудрился… На кой-черт ты на алтарь залез?
Отец тяжело вздохнул, глянул через плечо на идущую к ним ведьму и кивнул сыновьям на остальной народ, который уже начал постепенно двигаться в сторону села.
— Лист не упал, — с ходу произнесла ведунья.
— Знаю, — хмуро произнес глава семейства.
— Простите, я сначала воспринял это как какие-то деревенские танцы, а потом… — вмешался подошедший Терн. — Потом понял, что это баллада о сотворении мира и зарождения жизни…
Мужчина умолк от тяжелого
— Я… пожалуй, со всеми пойду, — осторожно произнес он и направился к остальным, на ходу чуть не столкнувшись с Марией, сестрой Никодима Прокофьевича.
— Ник, — произнесла она на городской манер имя брата. — Вы чего тут? Из-за листьев?
— Лист не упал, — подала голос ведьма.
— Ну, и что? Ну, случайность вышла. Подумаешь! Никто ничего толком и не заметил, — удивленно произнесла она.
— Не по старине, — подала голос Дубовая. — Нельзя так.
— Понимаю, согласна, но… Что теперь? Давайте вернем всех и заставим еще раз проводить поминание!
— Второй раз нельзя, — тут же отрезала ведунья.
— Ну, а чего вы тогда тут? — спросила женщина и заметила два тяжелых взгляда, что уперлись в Федора. — Вы чего? Он-то тут причем? Тряс, но не выпали листья. Может сырые были?
— С весны лежали, — подал голос Никодим. — Я проверял сегодня. Листья сыпались.
Федор, стоявший перед отцом и ведуньей, ссутулился, втянул голову и хмуро смотрел под ноги.
— Дубовая, вы видели, как он тряс?
— Видала.
— И я видела. Просто случайность — не опали листья. Что вы к нему пристали? Он тут причем? — не унималась тетя.
Никодим Прокофьевич тяжело вздохнул и кивнул сыну на дорогу к дому. Парень не поднимая взгляда молча направился к дому.
— Ник, серьезно, что сейчас было? — подала голос Мария, когда Федор отошел подальше. — Ты постоянно на него собак спускаешь. Чем он тебе не угодил?
— Не лезь, — отрезал мужчина, присаживаясь к углублению, где уже выгорела вся жидкость. — У тебя своя семья. Там свои правила гни. Моя семья — сам разберусь.
Он молча взял ветки, что были в огне, и задумчиво уставился на почерневшие палочки.
— Ник, так нельзя… — попыталась вмешаться Мария.
— Не дело в чужой домострой лезть, — вмешалась ведьма.
— Но он же…
— Домострой — чужой, — надавила Дубовая.
Никодим тем временем поскреб ногтем ветку и нахмурился, обнаружив под золой почти целую древесину. Надавив пальцем, он попытался сломать ветку, но та согнулась, словно ее только что обломали с дерева.
— Дубовая, ты с юга… У вас клен листья уже пустил? — спросил он.
— Уходила — только выпустил молодой лист, — пожала плечами она. — У вас через пару седмиц должен пойти.
Горт сгреб ветки из выемки и встал, направившись к ближайшим кустам, чтобы выбросить уже остывшие палочки.
— Почему спрашиваешь? — подала голос ведунья.
— Так… — хмурясь, произнес мужчина. — Не суть. Пойдем, стол уже поди накрывают… Хотя странно все это.
Федор с мрачным настроением брел по дороге. Периодически он сжимал кулаки, что-то бормотал себе под нос и словно с кем-то разговаривал.