Приемная мама. Как я себе это представляла и как все оказалось на самом деле

Соколова Яна

Есть объективная проблема в том, что для получения заключения о возможности быть опекуном необходимо письменное согласие всех людей старше десяти лет, проживающих с тобой в одной квартире (а таковыми считаются все, кто там прописан). Но из этой проблемы есть неожиданный выход. Если ты получаешь заключение о возможности быть усыновителем, то ничье согласие тебе не требуется. Потому что у нас до сих пор существует такая поразительная вещь, как тайна усыновления, то есть за тобой закреплено право врать даже собственной маме. Ты можешь говорить, будто пять, или десять, или семнадцать лет назад ты родила ребеночка, и теперь он будет жить с вами! Возникает вопрос: а можно ли с этим усыновительским заключением взять ребенка под опеку или в приемную семью? Ответ: да! По крайней мере, мне это удалось, причем два раза.

Выяснилось и

то, что идея взять чужого ребенка вообще мало кому близка. Конечно, я не надеялась, что моему решению будет аплодировать весь подъезд. Но и к обрушившимся на меня потокам треша я оказалась совсем не готова. К моему удивлению, многие мои друзья принялись рьяно меня отговаривать, припоминая случаи неудачного усыновления среди отдаленных знакомых. Они говорили о том, что моя жизнь превратится в ад, дом разрушится, кровные дети меня возненавидят, а приемные по-любому вырастут зверьми (сколько волка ни корми, а он все в лес смотрит!) и рано или поздно нас съедят. Но больше всех меня потряс хозяин квартиры, которую мы благополучно снимали без малого шесть лет: узнав, что я собираюсь взять ребенка, он сначала сентиментально поздравил меня с этим «героическим решением», а потом доложил о нем своим родственникам; родственники тут же вообразили, что я пропишу к ним «своих детдомовцев», а те не замедлят «оттяпать квартиру», и принялись буквально выгонять нас на улицу, пустив в ход невероятные обвинения и угрозы. Это было настолько внезапно и настолько некрасиво, что противно вспоминать.

Сложности со съемной квартирой были крайне некстати еще и потому, что я уже собрала документы и вступила в переговоры с опекой по месту жительства. Именно опека по месту фактического проживания дает заключение о возможности быть усыновителем или опекуном. После того как ты относишь в опеку пакет документов, к тебе должны прийти, чтобы проверить, как ты живешь: вдруг у тебя посреди квартиры стоит миномет, гостиную ты сдаешь артели строителей, а у детей вместо игрушек коробок спичек и дохлая крыса. Но в тот прекрасный день, когда к нам уже собиралась пожаловать опека, выяснилось, что мы не проживем в этой квартире необходимый срок в полгода, потому что нас выгоняют. Узнавшая об этом опека отказалась выдать мне заключение. Объяснив, что если мы с приемным ребенком будем жить не здесь, а где-то еще, то заключение должна дать тамошняя опека.

К тому моменту я успела не только полюбить по случайному ролику в интернете одиннадцатилетнюю детдомовскую девочку, но уже и пообещала детдому вскоре за ней приехать. Меня охватило отчаяние, и я совершенно растерялась. В порыве этого отчаяния я отправилась в опеку по месту своей прописки, и там, о чудо, обнаружила самую светлую личность, какую только можно вообразить. Выслушав мою историю о трусливом хозяине квартиры и детдомовской девочке, сидящей на чемоданах, инспектор опеки преисполнилась ко мне сочувствием и обещала разрулить ситуацию. В итоге именно она убедила предыдущую опеку все же составить акт о необыкновенных достоинствах моей съемной квартиры, лично наведалась в мою квартиру по прописке (лежавшую на тот момент в руинах и абсолютно непригодную для проживания кого бы то ни было) и выдала мне нужное заключение. Я была поражена таким деятельным проявлением доброй воли абсолютно незнакомого мне человека, и вспоминать об этом мне очень приятно.

Что же до американцев, которые якобы брали большую часть наших сирот с инвалидностью, – это не совсем так. Статистика усыновлений доступна на сайте американского посольства, из нее следует, что американцы, как и наши соотечественники, наиболее охотно усыновляли в России новорожденных детей, преимущественно девочек. Что касается инвалидов – посмотрим статистику, например, за 2011 год. Граждане США усыновили в 2011 году 89 наших детей-инвалидов; российские граждане в том же году забрали 1250 детей с инвалидностью (624 ребенка под безвозмездную опеку, 412 под возмездную опеку и 214 под усыновление).

Сравнивать число российских и иностранных усыновлений в те времена не вполне корректно: если иностранцы могли только усыновлять наших детей, то для российских граждан, как видно из приведенной статистики, существовали (и существуют по сей день) и другие формы семейного устройства: опека и приемная семья, когда дети растут в семьях, но при этом продолжают считаться сиротами. Большинство наших граждан (в том числе и я) предпочитают опеку: так семья получает дополнительные

деньги, а у детей сохраняются все льготы (государство, например, обязано обеспечить их жильем, когда они вырастут). Усыновленный ребенок юридически приравнивается к кровному и лишается льгот. Поэтому сами чиновники часто убеждают приемных родителей в том, что в интересах ребенка – сохранение статуса сироты. Вдобавок стать опекуном ребенка гораздо проще: для этого достаточно простого постановления. Усыновление же – судебная процедура со всей положенной канителью. И если посмотреть статистику за любой год, можно увидеть, что под опеку детей берут в разы чаще. Например, в 2014 году в семьи российских граждан было передано 62 972 ребенка (из них 1666 инвалидов), однако усыновлено при этом было всего лишь 6616 детей (из них 123 инвалида), то есть приблизительно в десять раз меньше [9] .

9

Я хотела найти более актуальную статистику, но, увы, в открытых источниках (раньше ее публиковали, например, на сайте «Усыновите.ру»), ее больше нет. Однако порядок цифр, видимо, остается примерно тем же.

Глава 2

Выбор ребенка

Я представляла себе выбор ребенка так: есть базы данных, где публикуются анкеты детей-сирот, видеоролики с их участием, – ты все это смотришь, выбираешь того, кто тебе наиболее симпатичен. Потом звонишь по телефону, который дан на страничке, тебе все про ребенка рассказывают. Если тебя ничего не пугает, ты приезжаешь в опеку ребенка со своими документами, получаешь направление на знакомство – и вот: вы встретились, он тебе симпатичен, ты ему тоже симпатична, и вы вместе уходите в светлую даль.

Ну, отчасти – в том, что касается самого алгоритма, – примерно так и есть. Однако выяснилось, что все эти анкеты и ролики не дают о ребенке объективной информации. Ребенок может оказаться совсем не похож на свои фото и описание. В его деле могут быть перепутаны любые данные: от диагнозов до возраста. В анкете могут быть упомянуты братья и сестры, которые давно живут в других семьях. И наоборот: судя по анкете, ребенок вроде один – а нет, их там семеро. Что ж говорить о его характеристике – иногда ее пишут люди, которые никогда ребенка не видели.

Велика вероятность, что и в опеке про ребенка ничего толком не знают: ну есть у них какие-то документы, акты обследования квартир, медицинские заключения, постановления суда, и что? Много ли вы сами могли бы рассказать о человеке, имея на руках такие документы? Вроде и был сотрудник, который вел кровную семью ребенка и мог поделиться своими впечатлениями, но он уволился.

Сотрудники детдомов рассказывают про детей неохотно и не слишком честно, у них есть на то свои причины. Дирекция обычно абсолютно не заинтересована в том, чтобы передать ребенка в семью: в сиротских учреждениях подушевое финансирование, и если детей мало – денег тоже мало, вдобавок учреждение и вовсе могут закрыть. Так что ждать какого-то внятного взаимодействия тут не приходится. С воспитателями не так просто связаться. При этом они, со своей стороны, могут придерживать удобных, покладистых и умных детей, стараясь побыстрее устроить детишек с более сложным характером: так агрессивный ребенок в их описании становится сильной личностью, неуправляемый – активным и любознательным, упрямый – волевым и усидчивым. Накладывается и множество субъективных факторов: некоторые работники сиротских учреждений из тех, кого я встречала, были откровенно странными, они генерировали невероятные фантазии про детей, их личности и истории.

Выходит, тому, что говорится о детях, просто невозможно верить. Вдобавок то, как ребенок проявляет себя в детдоме, не слишком его характеризует. Дети, оказавшиеся в сиротских учреждениях, прежде всего дико напуганы и заняты выживанием: представьте, что вы на полном ходу выпали из поезда или бежите от маньяка с ножом – насколько вы в этом состоянии сами на себя похожи? И это при том, что вы-то взрослый, вы умеете себя вести и преодолевать стрессы, с вами рефлексия, культура, опыт, а ребенок – ну он же как зверек. И если в детдоме он выбирает ластиться к взрослым, чтоб не пропасть, это вовсе не значит, что по своей природе он такой уж добродушный и ласковый: когда страх проходит, человек меняется.