Приглашение в Ад
Шрифт:
– Чистенький, да? Порядочный? – сестра нагишом сидела среди подушек, кривя накрашенный рот. – Чего приперся?
Голос у нее был чужой, подвизгивающий, и Вадим почувствовал, что его уже даже не трясет, а колотит. И не от ярости, а от страха. Он по-прежнему не видел сестры. Перед ним сидела чужая, совершенно посторонняя женщина.
– Кто это был? – сипло выкрикнул он.
– Кто… Пан! Вот кто! – она засмеялась булькающим злым смехом. – Завтра, как протрезвеет, приведет сюда всю команду. Так что сматывайся, братец. Подобру-поздорову.
Он медленно двинулся к ней. Сердце не билось, – оно судорожно сжималось, цедя кровь злыми, едкими порциями.
– Зашибу!.. – прохрипел он. – Пана, кого угодно!..
– Ну, давай,
Вадим сгреб ее в охапку и потащил визжащую, вырывающуюся в ванную. Вода, по счастью, еще имелась, и, вывернув оба крана до упора, он сунул сестру под ржавые потоки, мочалкой грубо стал стирать с ее лица жирные краски.
– Еще раз увижу тебя такой! – он замолчал, не в силах справиться с горлом. Безжалостно стегнув Елену по голому извивающемуся телу, оглохший от крика, он понес ее, мокрую, выскальзывающую из рук, обратно. На полпути вспомнил о грязной постели и, передумав, бросил сестру в гостиной на диван. Накрепко укутав пледом, почти связав, вымученно произнес:
– Выспишься, поговорим!
А она уже почти не сопротивлялась, только всхлипывала от усталости и тихо поскуливала.
Вот так оно все и произошло. Случай, который случился с ним – случайным человеком на этой случайной планете.
Не было охоты трогать приемник, не хотелось будить Фемистокла. Пусть спит мутагом. Мутагомы, говорят, видят сны, каких не видят люди. То есть, сами они утверждают, что это не сны, а нечто более настоящее, чем все земное. Кто знает, может, это и правда. Тогда Земля для них подобие кошмара. Ведь по своей доброй воле мутагомы и впрямь не просыпаются, – только когда их разворачивают на свету, наполняя энергией словно солнечные батареи.
По рации Вадим связался с Панчугой, сообщил на всякий случай свои координаты. Возможно, продолжал держать в голове патлатого Пана, а может, просто по привычке. Отключившись, повесил рацию на гвоздь.
Кажется, все необходимое сделано. Хлам выброшен, квартира, пусть вчерне, но прибрана. Среди прочего Вадим обнаружил и западный карабин – нечто среднее между «Сайгой» и СКС, но сработанное под натовский унифицированный патрон, с солидным магазином, громоздким ночным прицелом и хитрым стволом, который, похоже, соединял в себе глушитель с гасителем отдачи. Этот Пан, как видно, был из больших любителей поохотиться. В кого стрелял, интересно, этот мерзавец? В голубей, крыс или ничего не подозревающих прохожих?… Выбрасывать винтовку Вадим, разумеется, не стал, аккуратно пристроил в углу.
Уборка, нравоучительный разговор и… Что там у нас еще числилось по плану?… Ему стало неожиданно до слез обидно. За себя, за сестру, за погрязающий в беспутстве мир. Неведомая рука отворила заповедные краны, и звенящая пустота клейстером потекла в душу, прогоняя последнее желание действовать и думать. Вадим прилег на кровать, мимоходом пожалев, что из-за раны не может перевернуться на живот, зарыться лицом в мохнатое покрывало. Единственное, что он мог сейчас делать, это держать глаза закрытыми.
Внезапно забубнивший радиоголос заставил Дымова вздрогнуть. Но это было не приемник, – бормотание доносилось из свертка с мутагомом. Фемистокл играл в радио, а возможно, повторял слово в слово слышанное ранее.
– …ядерные взрывы над Сицилийской базой. Потери не поддаются учету… Администрация временно сложила полномочия… Президентская семья едва спаслась бегство на спецсамолете…
Новости с бородой. С длинной, седой бороденкой…
Вадим языком провел по губам, обнаружил свежую ссадину. Верно, Елена успела царапнуть. Вадим до боли сжал челюсти. Горько, но по-настоящему дружить у них никогда не получалось. Разница в пять лет наложила свой отпечаток. В дополнение к разнице полов. Разумеется, он защищал ее, давал советы, но время шло, и за советами к нему
Вадим всхлипнул совершенно по-детски, ладонью прикрыл лицо.
Что, черт возьми, происходит с людьми? Куда теряется то доброе и наивное, чем наполняет нас детство? Умирает насовсем или только затаивается?…
Во многом он теперь винил себя. Да и кого винить по прошествию стольких лет? Например, его живопись – спорная, скандальная, словом, самая обыкновенная для начинающего и много о себе понимающего маляра. Бесятся все по разному, бесился и он – в изобилии снимая обнаженных красоток на черно-белую широкоформатную пленку, изображая на полотнах гипертрофированную тайну, искажая ее цветом, размерами, исступлением. Возможно, он просто искал. Искал, храня на лице улыбку вызова. Но Елена росла рядом, она видела, чем занимается брат, и, конечно же, мотала на ус.
Или все это бред и ничего такого не было? Может, он просто преувеличивает?…
– …Подводный флот адмирала Пекарро взял на себя ответственность за очередную акцию в Нью-Йорке. Торпедными ударами была уничтожена нефтяная вышка в Охотском море… Рост температуры вызвал обвал материковых льдов… Эвакуация из европейского региона. Смыты дамбы в Гааге и Роттердаме, гигантские волны залили Гамбург, Марсель, Буволь…
Он снова отвлекся, прислушиваясь к бормотанию мутагома. Фемистокл же продолжал сонно бормотать, сообщая о первых столкновениях на море, рассказывая вспышках эпидемий и первых мирских катаклизмах.
Марсель, Буволь, Дюссельдорф… Никогда Вадим не видел этих городов, а теперь никогда и не увидит. Но это в конце концов не его потеря. Все его потери здесь, с ним. Родственники, друзья, просто знакомые. Теперь вот еще родная сестра. Лена-Елена… Когда-то такая маленькая, любившая держать его за руку, делившаяся конфетами, обзывавшая слоненком…
Звонко распахнулась рама. Вадим хотел встать, но не смог. Тело одеревенело, мышцы не слушались. А в следующее мгновение его приподняло вместе с кроватью и плавно по воздуху вынесло на улицу. На карнизе пятого этажа, свесив голые ноги, сидел идиотик лет трех-четырех и задумчиво сбрасывал вниз пестрое тряпье.