Пригоршня праха
Шрифт:
— Мы с Джеком смешаем его репутацию с дерьмом, когда приедем.
— Тони, слушай меня, пожалуйста, не приезжай сегодня. Будь хорошим мальчиком, останься в клубе. Слышишь, ну пожалуйста!
— Сию минуту будем. — Он повесил трубку.
— О господа, — сказала Бренда. — Тони на себя непохож. Позвони в Брэтт-клуб и добудь Джока. До него скорее дойдет.
— Я говорил с Брендой.
— Так я и понял.
— Она у себя. Я сказал, что мы заскочим к ней.
— Превосходно. Сто лет ее не видел. Очень уважаю Бренду.
— И я ее уважаю. Она молодчина.
— Да,
— Вас просит к телефону дама, мистер Грант-Мензис.
— Какая дама?
— Она не назвалась.
— Ладно. Подойду.
Бренда сказала:
— Джок, что ты сделал с моим мужем?
— Он выпил, только и всего.
— Выпил — не то слово. Он буйствует. Послушай, он грозится приехать. Я просто валюсь с ног от усталости, мне не под силу вынести его сегодня. Скажи, ты меня понял?
— Конечно, понял.
— Так ты уж, будь добр, удержи его, ладно? Ты что, тоже пьян?
— Самую малость.
— Господи, а тебе можно доверять?
— Сделаю все, что смогу.
— Звучит не очень обнадеживающе. До свиданья. Джон, тебе придется уехать. Эти буяны могут в любую минуту ворваться. У тебя есть деньги на такси? Возьми у меня в сумке мелочь.
— Звонила твоя дама сердца?
— Да.
— Помирился?
— Не совсем.
— Зря, всегда лучше помириться. Дернем еще коньяку или прямо закатимся к Бренде?
— Давай дернем еще коньяку.
— Джок, ты ведь воспрял духом, верно? Нельзя падать духом. Я вот не падаю. Раньше падал, а теперь нет.
— Нет, я не падаю духом.
— Тогда дернем еще коньяку и поедем к Бренде.
— Идет.
Через полчаса они сели в машину Джока.
— Знаешь что, на твоем месте я не сел бы за руль…
— Не сел бы?
— Ни за что. Скажут еще, что ты пьян.
— Кто скажет?
— Да тот тип, которого ты задавишь. Обязательно скажет, что ты пьян.
— И не ошибется,
— Так вот, я на твоем месте не сел бы за руль.
— Идти далеко.
— Давай возьмем такси.
— К черту все, я вполне могу сесть за руль.
— Давай вообще не поедем к Бренде.
— Нет, как можно не поехать, — сказал Джок, — она нас ждет.
— Я не могу идти пешком в такую даль. И потом, она вроде не так уж хотела нас видеть.
— Ей будет приятно, если мы приедем.
— Да, но это далеко. Пойдем лучше куда-нибудь еще. — А я хочу к Бренде, — сказал Джок, — ужасно уважаю Бренду.
— Она молодчина.
— Молодчина, что и говорить.
— Давай возьмем такси и поедем к Бренде.
На полпути Джок сказал:
— Давай не поедем к Бренде, Давай поедем куда-нибудь еще. Давай поедем в притон разврата.
— А мне все равно. Вели ему ехать в притон разврата.
— В притон разврата, — сказал Джок, просовывая голову в окошечко.
Машина развернулась и помчалась к Риджент-стрит.
— Можно ведь позвонить Бренде из притона.
— Да, надо ей позвонить. Она молодчина.
— Молодчина, что и говорить.
Машина свернула на Голден-сквер, а оттуда на Синк-стрит, сомнительной репутации райончик,
— Знаешь, а он, по-моему, везет нас к Старушке Сотняге.
— Не может быть. Я думал, ее давным-давно закрыли. Но вход был ярко освещен, и обшарпанный швейцар в шапчонке и обшитом галунами пальто подскочил к такси и распахнул перед ними дверцу.
Старушка Сотняга ни разу не была закрыта. В течение жизни целого поколения, пока, как грибы после дождя, нарождались новые клубы, с самыми разными названиями и администраторами и самыми разными поползновениями на респектабельность, безбедно проживали свой короткий и чреватый опасностями век и принимали смерть от рук полиции или кредиторов, Старушка Сотняга неколебимо противостояла всем козням врагов. Не то чтобы ее совсем не преследовали — вовсе нет. Несть числа случаям, когда отцы города хотели стереть ее с лица земли, вычеркивали из списков, отбирали лицензию, аннулировали право на земельный участок, весь персонал и сам владелец то и дело садились в тюрьму, в палате подавались запросы, создавались всевозможные комитеты, но, какие бы министры внутренних дел и полицейские комиссары ни возвеличивались, чтобы затем бесславно уйти в отставку, двери Старушки Сотняги всегда были распахнуты настежь с девяти вечера до четырех утра, и в клубе всегда было разливанное море сомнительного качества спиртного. Приветливая девица впустила Тони и Джека в замызганное здание.
— Не откажитесь подписаться, — попросила она, и Тони с Джеком подписали вымышленными именами бланк, гласивший:
«Я был приглашен на вечеринку с выпивкой в дом э 100 по Синк-стрит капитаном Бибриджем».
— С вас по пять шиллингов.
Содержание клуба обходилось недорого: никому из персонала, за исключением оркестрантов, жалованья не платили, а обслуга перебивалась как могла, обшаривая карманы пальто и обсчитывая пьяниц. Девиц пускали бесплатно, но им вменялось в обязанность следить, чтобы кавалеры раскошеливались.
— В последний раз, Тони, я здесь был на мальчишнике перед твоей свадьбой.
— Ты тогда здорово надрался.
— В драбадан.
— А знаешь, кто еще тогда здорово надрался, — Реджи.
Он сломал автомат с жевательной резинкой.
— Да, Реджи был в драбадан.
— Слушай, ты уже воспрял духом, больше не грустишь из-за этой девчонки?
— Да, воспрял.
— Тогда пошли вниз.
В зале танцевало довольно много пар. Почтенный старец залез в оркестр и пытался дирижировать.
— Нравится мне этот притон, — сказал Джок. — Что будем пить?
— Коньяк.
Им пришлось купить целую бутылку. Они заполнили бланк заказа винного завода Монморанси и заплатили по два фунта. На этикетке они прочли: «Самые выдержанные Ликеры, Настоящее игристое шампанское, завоз винного завода Монморанси».
Официант принес имбирное пиво и четыре стакана. К ним подсели две молодые девицы. Звали их Милли и Бэбз.
Милли сказала:
— Вы надолго в город? Бэбз сказала:
— А сигарета у вас найдется?