Приговор олигарху
Шрифт:
В Думе и без него разберутся, а руководить действиями купленных им депутатов можно и из Швейцарии. Закон об отмене депутатской неприкосновенности не пройдет, это однозначно, как любят говорить в Думе.
А о безопасности позаботиться стоит. Если Панфилов его убьет, на кой хрен ему депутатская неприкосновенность. Панфилов не признает его депутатского статуса, на него Конституция не распространяется. Панфилов сам себе – Конституция, сам себе – Верховный суд, Коллегия адвокатов и исполнитель приговора.
А Глеб Абрамович очень не хотел, чтобы приговор, который вынес ему Панфилов, был исполнен.
Шершель его приказ выполнил. Он
Пассажир был изрядно выпивши и пытался объяснить сначала стюардессе, что он не собирался лететь на самолете, у него билет на поезд, и он требует, чтобы ему показали его купе и дали постель. И даже продемонстрировал железнодорожный билет. Стюардесса не смогла его утихомирить и позвала на подмогу второго пилота. Второй пилот решил «согнуть пьяницу в бараний рог» и положить на полку в багажном отделении. Но пьяный мужик оказался крепким. Он выбил второму пилоту два зуба и этим не ограничился бы, но к драке подключился штурман, и буяна удалось скрутить.
Все бы ничего, но процесс лишения второго пилота пары зубов происходил в пассажирском салоне, прямо напротив кресла, в котором сидел Глеб Абрамович. Его зубы остались целы, но случайный удар пьяного пассажира он все же поймал, как ни уворачивался. Его телохранитель был блокирован в этот момент широкой задницей второго пилота и не смог прийти на помощь. Словом, после этого случая Белоцерковский перестал доверять гарантиям безопасности, которые предоставляет пассажирам Аэрофлот.
Из Москвы Белоцерковский выезжал в сопровождении кортежа машин, на которых ехала охрана. Никто во время следования в Шереметьево на Глеба Абрамовича не покушался, никто не делал «шаг в его сторону», как он выразился. Никого Шершелю «мочить» не пришлось.
Глеб Абрамович без происшествий добрался до аэропорта, поднялся на самолет и, только развалившись в салоне на диване, расслабился и почувствовал, как сильно болит голова.
«Вот сволочь! – подумал Белоцерковский, имея в виду Панфилова. – Вот говнюк!»
Но мысли его были уже спокойными и беззлобными. Как ни противно было признавать свое поражение, но сквозь раздраженное негодование в душе Глеба Абрамовича шевелилось уважение к человеку, который заставил его так спешно покинуть Россию.
Глава 20
Голос Сержа Ефремова дрогнул, когда он услышал фамилию позвонившего ему человека.
Панфилов! Он так и знал, что тот когда-нибудь вновь объявится и потребует свою долю прибыли, которую приносит открытый Сержем косметический салон. Но об этом не может идти и речи! Сержу нужны деньги, чтобы расширять свое дело, он не собирается их никому отдавать, пусть это будет сам господь бог!
– Конечно, я узнал тебя, – сказал он в трубку. – Надеюсь, к моей работе претензий нет?
Серж все еще надеялся, что Панфилов позвонил ему из-за каких-то проблем, возникших после пластической операции, хотя он не думал, что могут возникнуть какие-то осложнения – операцию он провел блестяще.
Ефремов сделал из сумрачного типа, каким был Панфилов прежде, довольно приятного, в меру мужественного, в меру интеллигентного человека. Теперь по лицу Панфилова невозможно было точно определить род его занятий – такие лица встречаются
Но Панфилов настаивал на встрече, и Серж сразу решил, что разговор пойдет о деньгах. Да и странно было бы, если бы такой разговор рано или поздно не возник. Панфилов дал Ефремову огромную сумму, благодаря которой тот смог начать дело. Уже тогда Серж понимал, что слова Панфилова о том, что ему не нужна прибыль, которую будет приносить салон, это только слова, не более.
Деньги нужны всем, в этом Ефремов не сомневался никогда, хотя и не ставил деньги на первое место в своей системе ценностей. Деньги были для него пропуском к свободной самостоятельной работе, которая могла бы обеспечить тот уровень, который он для себя определил давно, когда понял, что наделен талантом от бога. Талант не может работать в одних условиях с посредственностью. Таланту нужен комфорт и возможность реализовать любую, самую дерзкую идею. А идей у Сержа всегда было достаточно. Недостаточно было денег. Тут подвернулся этот Панфилов, который тогда хотел только одного – изменить внешность и скрыться от своих врагов.
От каких врагов и почему они преследуют его пациента, Серж у Панфилова не спрашивал. Это его дело. Но раз он готов заплатить за операцию, Серж согласен на все, хоть китайцем его сделать.
Панфилов появился в его кабинете точно таким же, каким его видел Серж последний раз – лицо нисколько не оплыло, ни один шов не проявился. Все было сделано классически! Серж чувствовал гордость за свою работу, глядя на лицо Панфилова.
– А ты, я смотрю, развернулся не на шутку! – сказал Сержу Панфилов, опускаясь в широкое мягкое кресло для посетителей.
– О чем ты? – напряженным сухим голосом спросил Ефремов.
«Сейчас заговорит о деньгах! – подумал он. – Но об этом не может быть и речи. Почему сейчас, когда я готов открыть филиал в Питере и все упирается только в финансирование, я должен отдавать деньги неизвестно кому? Я не могу этого сделать!»
– Я о машинах, которые стоят на стоянке возле твоего салона, – усмехнулся Константин. – Я не видел там ни одного «жигуленка». Такой набор иномарок – как на автомобильной выставке!
– Да, я стал в последнее время очень популярен среди светского общества, – ответил Серж. – Но меня именно эта категория клиентов как раз и интересует. Ты же знаешь, что для меня главное – не бизнес, а эксперимент. Я хочу иметь дело с людьми, которые согласны не только заплатить деньги, но и рискнуть вместе со мной.
– Вот-вот, – отозвался Панфилов. – Я тоже хочу рискнуть вместе с тобой.
– О чем ты? – вновь спросил мгновенно напрягшийся Серж.
– Мне нужна еще одна операция, – сказал Константин. – Меня вновь одолели проблемы. Их у меня всегда хватало, хватает и сегодня. Однажды ты меня очень сильно выручил. Я хочу, чтобы ты сделал это еще раз.
– Но у тебя сейчас очень приличное лицо, – пробормотал Серж, который представил, как он уничтожает свою работу, ломает то, что сделали его руки и мозг, и ему стало не по себе.