Приговор воров
Шрифт:
– Чем?
– Ну, этим… – все не мог подобрать нужного определения Григорий. – Не знаю, как это по-научному… Короче говоря – дрочат.
– Это называется – самоудовлетворение, – важно сказал Щукин и икнул.
– Ага, – согласился Григорий. – По-вашему – самоу… самоудавлет… А по-нашему – дрочка. Ну, короче говоря, как двери в барак закрываются, так кожаные движки начинают работать. Кожаные движки – это…
Щукин знал, конечно, что он имеет в виду, но все же переспросил:
– Кожаные движки?
– Да, – кивнул Григорий. – Это когда дрочат все.
Он
– Ладно, – продолжал он. – Почти у каждого пацана была фотка с бабой. С женщиной то есть… Открытка порнушная или еще чего. Этого добра всегда не хватает, поэтому, когда появилась такая фотка – греческая каменная баба, голая, только без рук и без ног, на нее сразу же спрос появился. Один хмырь эту фотку вырезал из книжки. А книжку в библиотеке спер – он там работал, чтобы от общих работ отмазаться.
«Греческая каменная баба, – мелькнуло в голове у Щукина. – Это же… Это же то, что Студент лепил всегда. Скульптор хренов».
– Ну, а Студенту почему-то не понравилось, что используют эту фотку по назначению, – рассказывал Григорий. – Он в первый день устроил шухер, хотел фотку отнять. Но ему, конечно, наваляли и ничего не отдали. Посмеялись только. А утром просыпаемся – когда на развод нам выходить. Смотрим – а тот хмырь, который в библиотеке работал и у которого фотка была, лежит на своих нарах – тихо так. С гвоздем в ухе. И фотка исчезла. Тут, конечно, все стрелы на Студента, но доказать ничего нельзя. Все же пацаны собирались Студента валить, но его перевели от нас. В марксовскую ИТК. Вот такая история.
Щукин покачал головой.
«Ничего себе, – подумал он, – так вот из-за чего Студента к нам на зону перевели».
– А за что он сидел? – тихо спросил Щукин у Григория, не зная, что сказать еще.
– Бытовуха, – ответил тот, – я точно не знаю – Студент неразговорчивый был, но на зоне обычно ничего ни от кого утаить нельзя. Вроде бы Студент к бабе пришел, а тут муж этой бабы из командировки вернулся… Муж – понятное дело – на Студента набросился, а тот его… пырнул чем-то. Даже не убил, но поцарапал. Крик поднялся, соседи прибежали, Студента скрутили, в ментовку его… Муж этой бабы, с которой Студент был, шум поднял, в газеты стал писать, Студента и посадили… Тем более что у Студента еще до этого случая напряги с ментурой были – его вроде бы обвиняли в том, что он лекарства из своей поликлиники тырил и продавал… Дело вроде замяли, а потом этот муж его откопал и, кажется, тоже в газетах пропечатал. А менты, чтобы его успокоить, и сунули Студента на два года за нанесение тяжких телесных… Им тоже – лишний раз в старых делах копаться неохота…
– А муж этой бабы, – спросил еще Щукин, – что – журналист был?
– Ага, – закивал головой Григорий, – журналист. Я вспомнил. А ты откуда узнала?
– Ну… Раз в газетах печатается… А что ты там говорил про то, как Студент лекарства воровал? Наркотические вещества, что ли?
Григорий пожал плечами.
– Ну уж не аспирин, наверное, – сказал он, – да не знаю я точно. Что мы про этого Студента целый
Они выпили. Щукин закусил салатиком.
«Ничего салатик, – крутнулась в его голове ненужная мысль. – Довольно сносно готовят в этом заведении».
Салатик, однако, явно просился обратно, сработала привычка, приобретенная Николаем за годы жизни – всякая ненужная и вредная организму субстанция автоматически отторгалась. Не про салатик, конечно, говорится – про водку.
Щукин глотнул пива, чтобы успокоить желудок более или менее нейтральной жидкостью. Ничего не помогло – салатик упрямо вздымался вверх по пищеводу.
«Черт возьми, – подумал Щукин, – все-таки, наверное, нужно сходить того… Избавится от лишнего. А потом еще повытрясу у Григория сведений о Студенте».
Он поднялся.
– Григорий, я на минутку только, ты смотри… не очень-то напивайся. С непривычки развезет. Наскандалишь, и опять туда… Не дай бог, конечно, это я так…
В бутылке Щукина еще оставалось немного водки. Григорий давно жадно посматривал на нее.
Григорий понимающе кивнул и с улыбкой развел руками – мол, какие проблемы?..
Да, действительно – какие могут быть проблемы – в баре-то почти никого не осталось.
– Ты чего будешь пить-то? – спросил Григорий, когда Щукин уже направился в сторону туалета. – Я же вижу – водка не идет у тебя…
В этот момент – не успел Григорий договорить – дверь бара с грохотом распахнулась, и в помещение ввалилась развеселая компания – четверо крупногабаритных, коротко стриженных молодых людей в черных кожаных куртках. Впрочем, молодыми были только трое из них, четвертому – здоровому мужику – лет, наверное, было под сорок.
Вероятно – главный. Пахан, так сказать. Словно отличительный знак, на указательном пальце его правой руки переливался всеми цветами радуги массивный золотой перстень с бриллиантом.
Трое молодых спутников называли его – Петрович.
– Хозяин! – с порога закричал Петрович. – Хо… хозяин! Водки давай!! Шампанского! Шампанского давай! – он властно подбоченился. Покачнулся и едва не упал.
«Черт возьми, а вся компания-то, прямо скажем, безобразно пьяна, – подумал Щукин. – Наглухо… А голос этого Петровича мне кажется знакомым. Только не могу вспомнить – где я его слышал?»
Григорий посмотрел на них с завистью и нескрываемым восхищением.
Бармен, покоренный сверканием чудо-перстня, тут же бросился выполнять приказание Петровича – притаранил за их столик три бутылки водки и пару шампанского.
– Так ты что будешь пить? – повторил свой вопрос Григорий, оторвав, наконец, взор от нетрезвых пришельцев.
– Шампанское, – сказал Щукин первое, что пришло ему в голову, – шампанского я выпью. Девушки любят шампанское, если ты, Григорий, это уже забыл.
– Не забыл! – радостно осклабился Григорий.
Пока Григорий заказывал шампанское и еще бутылку водки, Щукин немного задержался в зале – у открытого окна. Глотнул свежего воздуха в надежде, что ему полегчает и тошнота отступит.