Приговор
Шрифт:
Майк был на два дюйма выше Ника и отнюдь не таким толстым. Когда-то он обладал спортивной фигурой, теперь сильно подпорченной многолетним употреблением спиртного и малоподвижным образом жизни. Он никогда не ужинал «У Джулио». Здесь и еда была приличной, и цены умеренными, но он предпочитал питаться дома. Однако в этот вечер он прямиком направился к столику в глубине зала. Ник сидел один.
— Майк, приятель, сто лет тебя не видел. Присаживайся. Анжи, принеси Майку тарелку спагетти. — Ник отдал распоряжение таким тоном, словно заведение принадлежало ему. Он был искренне рад приходу Майка. Они
— Нет, спасибо. — Майк посмотрел на спиртное, словно на чашу с ядом.
— Как дела, приятель? Это что, визит вежливости? — Ник знал Майка в самые худшие времена, несколько раз вносил за него залог. Они до сих пор еще не полностью рассчитались.
— Да нет.
— Нет? Надеюсь, снова не запил?
— Упаси Боже. С моим сыном проблемы. Нужны деньги.
— Что за проблемы?
— Не знаю. — Майк достал сигарету и закурил.
— Не знаешь? Он тебе не сказал?
Майк разозлился на себя. Надо было предвидеть, что Ник станет задавать вопросы и придумать какую-нибудь историю. Теперь придется говорить правду.
— Я с ним не разговаривал. Его мать позвонила Маргарет.
— Пуэрториканская стерва! Не забыл, в какое дерьмо ты в прошлый раз попал по ее милости?
Майк никому другому не позволил бы так с собой разговаривать. Но ругаться с Ником он не мог.
— Слушай, Ник, речь не о ней, а о моем парне.
— Сколько ему уже?
— Девятнадцать. — В этот момент Анжи поставил перед Майком тарелку спагетти с тефтельками.
— Mange, mange, [16] — махнул рукой Ник с видом благосклонного деспота.
16
Ешь, ешь (ит.).
Майк, ожидая следующего вопроса, принялся за еду. Он знал, какой последует вопрос.
— Сколько? — наконец проговорил Ник.
— Десять тысяч долларов.
— Майкл! Майкл! — Руки снова взлетели в воздух. — Десять тысяч долларов! Помнится, я ссуживал тебе пару сотен в месяц и ты не мог расплатиться. Любому другому ноги бы за это переломали. Бизнес есть бизнес. Какой у тебя залог?
— Я сам. Я умею трудиться, и у меня приличная работа.
— Ты представляешь, сколько тебе придется выкладывать за десять тысяч долларов? — перебил его Ник.
— Сколько?
— Подвести сорок долларов в неделю. Ты, наверное, столько не зарабатываешь. За такие деньги мне придется тебя убить.
— Мне нужны деньги, — упорствовал Майк. — Не представляю, в какую беду попал сын, но дело, судя по всему, серьезное.
Ник с сожалением посмотрел на него. Бедолага только что с трудом вылез из клоаки и собирается снова обратно. Он не хотел принимать это на свою совесть. Но они были слишком давно знакомы.
— Вот что я тебе скажу, Майк, — начал Ник. — Я дам тебе две тысячи пятьсот на двадцать пять недель, и ты мне будешь платить сто двадцать пять в неделю. Но смотри не сболтни, иначе я вырву тебе язык. — Он сказал это с таким видом, что можно было подумать, что он шутит. А может быть, и не шутит.
Майк понял, что разговор
— А если пять?
Некоторое время Ник молчал, смотрел на него и потягивал вино.
— Ты просто ненормальный сукин сын. Хорошо, пусть будет пять. Ты станешь платить мне те же деньги в течение шестидесяти недель, но если пропустишь платеж, я поступлю с тобой, как со всеми остальными. — Майк кивнул. Он достаточно долго жил в этом районе, чтобы понять, что имел в виду Ник. — Когда тебе нужны деньги?
— Сегодня вечером.
— Договорились. Приходи сюда к десяти.
В половине десятого Майк позвонил Маргарет и сообщил плохие новости.
— Хорошо хоть так, — ответила она. — Я догадываюсь, где ты берешь деньги. Никто не хочет, чтобы ты расшиб себе башку.
Майк не ответил. Он вспоминал маленького Руди. Интересно, как сын выглядит теперь? Увидит ли он его когда-нибудь?
Маргарет сразу же позвонила сестре и сообщила, что ей удалось узнать.
— Попытаюсь уговорить ее на пять, — ответила Элена.
— Он берет деньги у ростовщика под большие проценты.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Думаю, ты должна знать.
Элена приехала в контору Остина Риза на несколько минут раньше назначенного времени, чтобы выяснить положение дел до того, как появится Трейси. Она была в черном — еще одно приобретение в благотворительном магазине. Элена как-то прочитала в дамском журнале, что в черном цвете заключена сила, и хотела заручиться любой поддержкой во время переговоров с адвокатом.
Трейси явилась точно в девять. Она тоже была в черном, только не в платье, а в костюме. Она пригласила Элену в свободный кабинет и села за стол, давая понять, кто здесь главный. По кругам под ее глазами Элена поняла, что Трейси плохо спала. Добрый знак. Может быть, дело Руди затронуло ее за живое?
Трейси избегала смотреть Элене в глаза. Она не хотела вспоминать мать и ту маленькую фотографию на отцовском столике. Не хотела думать о красивой черноволосой женщине из детских грез. Бизнес есть бизнес. Или не так? Не исключено, что именно сегодня все выяснится. Трейси призвала на помощь отца — мысленно усадила рядом. Ей требовался голос рассудка на случай, если глаза Элены сумеют подавить ее волю.
Она начала с того, что повторила, насколько хорошо прошли накануне слушания. Этот ход не явился для Элены неожиданностью. Затем заговорила о дополнительных уликах, которые они могли бы представить на суде.
— Полагаю, надо сосредоточить внимание на Джеронимо. Думаю, убийца именно он. Надо связать неспособность полицейских. Найти реального убийцу с их стремлением подставить Руди. Присяжные разберутся в методах нерадивого толстяка детектива. Это будет совсем не сложно.
Получилась отличная речь, и она возымела желаемый эффект. Трейси возродила в Элене надежду. Но она не упомянула очевидный факт, что единственной достоверной уликой было то, что Джеронимо пил пиво на улице, где произошло убийство. Разговор Хоакина Санчеса с Пабло в баре Розы мог считаться не более чем пустой болтовней, и его нельзя было предъявить в качестве улики.