Приговоренный к жизни
Шрифт:
– Привет, Славка! Как поживаешь?
– Да нормально, – отозвался «гример», называющий себя гордо – «танатокосметолог». Судя по шумовому фону, Слава ехал на машине. – Вот, еду домой в счастье и радости! Купил себе, елы-палы, ноутбук!
– Поздравляю! Скажи, это ты гримировал девушку, вернее, тело девушки по фамилии Варфоломеева?
– Ах вон ты о ком! Да, я. Красивая была девочка. Ее лицо было сильно повреждено, и мне пришлось изрядно поработать над ним…
– Я не об этом, Слава. Скажи, когда ты работал, ты не заметил, у нее были все пальцы
– Что за вопрос?! Да, конечно. Этих извергов меньше всего интересовали ее пальцы, как ты понимаешь.
– Дело в том, что, когда ее хоронили, мизинец на левой руке отсутствовал.
– Ничего себе! Поверь, это не я, если ты об этом!
– Я понимаю. Когда ты закончил работу, ты сразу ушел или…
– Я провозился с ней почти два часа! Был поздний вечер, и я, конечно же, отправился домой.
– Дверь морга была открыта?
– Да, конечно. Обычно ее запирает сторож, Яков Михайлович. Ты думаешь…
– Думаю, что какое-то время дверь была не заперта и в морг вошел кто-то, кому понадобился ее палец.
– Но кому? Чертовщина какая-то?!
– Да нет, Слава, это не чертовщина. Просто кто-то отрубил ее палец, чтобы потом прислать одному человеку, у которого пропала дочь. Девочку похитили и попросили выкуп, а чтобы показать родителям, насколько все серьезно, прислали этот палец!
– Ну и дела! Тогда тебе точно надо обратиться к сторожу.
– Я так и сделаю. А ты никому не говори об этом, хорошо? Ну, пока, Слава! Еще раз поздравляю с покупкой ноутбука!
Яков Михайлович чаевничал у себя в подсобке. Баранки, варенье. Маленький телевизор был включен, шел фильм про войну.
– А, Гера? Заходи. Налить тебе чайку? У меня липовый!
Сторож был старичком с веселыми глазами и широкой зубастой улыбкой. Гера сам одалживал ему деньги на протезы.
– Михалыч, скажи, два дня тому назад, поздно вечером, сюда никто не приходил?
– Ты, наверное, хочешь спросить: не привозили ли сюда нового жмурика?
– Из секционной кое-что пропало.
– Ба! – Михалыч вытаращил глаза. – Что? Что может пропасть из секционной?
– Так приходил кто или нет?
– Да нет, конечно!
– А когда ушел Слава-гример, помнишь?
– Если честно, то нет… – растерялся старик. – Понимаешь, мне жена курочку жареную на ужин положила. Так я так наелся, что, признаться, прикорнул. А когда проснулся и посмотрел на часы, было уже половина первого ночи. Ну я встал, обошел свои владения, все тихо-спокойно, да и запер двери. Вернулся к себе, по телевизору как раз показывали футбол… Так я до трех часов его смотрел, а потом – на боковую! А что пропало-то? Какой-нибудь дорогой инструмент?
– Может, днем был кто чужой?
– Ну, приходили родственники одной покойницы, приносили одежду, я положил в шкаф, как водится. А с утра так вообще было много чужого народу. Студенты!
– Много студентов?
– Да человек семь-восемь, из мединститута. Хорошие такие девчонки… Все хорохорились, делали вид, что не страшно. Но одной, правда, поплохело. Так коллега твой,
– А ты где в это время был?
– Да здесь же и был.
– Куда-нибудь отлучался?
– Гм… Конечно, отлучался! Но буквально на пару минут, чтобы набрать в чайник воды. А что?
– Как выглядела эта барышня, которой стало плохо и которая оставалась в твоей каморке пару минут, в течение которых могла бы подсыпать в твой заварочный чайник снотворного?
Михалыч с тревогой взглянул на Германа:
– Ах вон ты куда клонишь, Гера! Что я могу сказать – ты ошибаешься. И знаешь почему? Потому что даже если эта барышня и замыслила усыпить меня, то откуда ей было знать, когда я буду пить чай?
– Тоже правильно. И что же получается? Так, постой… Ты ужинал когда?
– Часов в шесть или в половине седьмого, когда все ушли.
– И проспал до половины первого! Раньше с тобой такое бывало?
– Нет! – Сторож задумался. – Может, и правда мне в чай что-то подсыпали? Но кто, когда?
– Кто – мы пока не знаем, а вот когда – вычислить нетрудно. Вот если бы ты решил усыпить сторожа, то как бы это сделал?
– Ну, все сторожа любят выпить… Вернее, попить чайку. Если водочки или вина, то это проще простого – раз, и насыпал в бутылку! Но вот в заварочный чайник или в простой чайник…
– Скорее всего, в заварочный.
– Ой, погоди! Вот дурья башка! Я же пил чай из термоса! У меня же там липа заваривалась!
– Скорее всего, туда тебе и подсыпали снотворного. И сделали это не днем, когда были студенты, а вечером, потому что преступнику надо было, чтобы ты отключился как раз в промежутке между семью-восемью часами и полночью. Когда в морге никого нет и можно делать все, что захочется. Ты же сам говоришь, что никто не знает, когда именно ты будешь пить чай.
– Так, может, кто-то остался в морге после того, как все ушли? Вернее, все наши ушли, а кто-то чужой остался. И это необязательно та барышня, которая лежала у меня на кушетке. В принципе, в морг днем мог зайти, повторяю, кто угодно и спрятаться тоже где угодно. Да хоть во второй холодильной камере, которая отключена! Или в вентиляционном помещении? Или вообще в неработающем втором лифте!!!
– Вот и я тоже так думаю. Так как выглядела эта студентка?
– Обыкновенная такая, рыжая, в очках!
Послышались голоса, топот ног. Герман вышел из подсобки и увидел направляющуюся к нему делегацию. Впереди шла Глафира с большим букетом сирени. Потом Лиза, Денис. Все нагруженные пакетами, коробками!
– Поздравляем! – хором сказали они. Потом, вероятно, осознав, что находятся в морге, уже шепотом повторили: – Поздравляем с днем рождения!!!
– Сирень из Вязовки, – сказала Глафира, устраивая букет в большой вазе, которую нашла на террасе, где выдают тела. Вытряхнув оттуда искусственные цветы, которые должны были украшать часть последнего пути покойника из морга до кладбища, Глаша налила туда воды и поставила сирень.