Приговоренный
Шрифт:
Губами к губам, изо всех сил, аж зубы об зубы заскрежетали. Чуть не задохлись, когда прижались друг к другу. Оба здоровые, крепкие. Под гладкими Надюхиными жирками очень даже могучие мышцы прятались. Накачала небось, ведра на огород таская в Марфутках и пудовые хозяйственные сумки в городе. Разом стянули майки друг с друга и скинули на пол.
— Ух ты! — вырвалось у Клыка. Вот уж сиськи так сиськи! Гладкие, крепкие, тугие, немного прилетевшие… А спинка! Ласковая, мягонькая… Ладони отмытых дочиста Клыковых лап с нежностью прокатились от лопаток к пояснице, пальцы заползли под грубую ткань
— Подстелить бы что… — пробормотала она, и Клык быстро сориентировался, вытянув из угла ванны солидную кучу грязного белья, накопленного ленивой Инной месяца за два, не меньше. Чуток разровняв эту Фудзияму, поверх нее он раскинул просторное махровое полотенце, а затем завалил на это лежбище рычащую от нетерпения Надьку. Загорелую, с отпечатками белизны на всяких нужных в хозяйстве местах, толстую и жадную.
Клык опять прикоснулся ртом к липким, сладковатым губам Надежды. Небось, пока в магазин бегала, жвачку апельсиновую купила. Всей кожей, всеми мускулами почуял под собой гладкое, горячее, зыбкое тело. Баба! Сдавленно сопящая, податливая, зовущая, готовая на все, что захочешь, только бери… Оторвался от губ и тут же зарылся носом в глубокий промежуток между грудями, лизнул солоноватую кожу, сцапал обе теплые дыньки, примял к щекам, большими пальцами нажал на соски, на самые пупочки, будто летчик на гашетку. А по его собственной спине, от плеч к пояснице нежно поплыли немного шероховатые Надины руки. Докатились вниз, осторожно царапнули коготками бедра и поехали вверх, теперь уже по бокам.
В мочку уха, в глаз, в нос, в губы, в щеки — по одному поцелую в секунду.
— Сумасшедший! — простонала Надя б полном восхищении. — Псих ненормальный!
А сама-то? Полезла ладонью под его живот, легонько подхватила самый главный струмент и стала его эдак потягивать-оттягивать, хотя куда там его еще тянуть — как каменный, броня крепка!
— Не балуйся, — посоветовал Клык, — он парень нервный!
— Не фига такой на воздухе держать, — прошептала Надежда, — я ему место уже приготовила…
И лениво развалила в стороны свои большущие гладкие ляжки, наставив на Клыка нечто мсхнатое и розовое. Чего еще дожидаться? У Клыка глаз верный, да тут и цель такая, что не промажешь. Сцапал Надьку под прохладную попу и боднул своим «рогом изобилия» аккурат в самую точку…
— А-а-ах! — извившись всем телом, выдохнула Надежда. — Вдул-таки мне, золотенький! Мой теперь, мой! Не отдам!
И чего только бабы сдуру не болтают! Отдашь, куда ты денешься. Этот струмент у Клыка его личный, не казенный. Его можно только в аренду сдавать, да и то по большому блату.
Клык не спешил, не мельтешился. Плевать ему было, что, может быть, их возню на всю квартир у слышно, даром что вода включена и, булькая, льет в заткнутую пробкой ванну. Уж трахаться так трахаться. Может, он вообще последний раз на бабе устроится. И черт его знает, где ему еще завтрашнее угрю встречать придется? Может, в холодильнике морга? Нет уж, он из этой
— Долби меня… Долби! Ух-х… У-у-ух! — жарко шипела Надька в ухо Клыку, судорожно почесывая ему спину и стискивая ляжками качающиеся бедра…
На кухне в это время бывшие однокурсницы занимались готовкой, а рыженькая болонка Лиля, устроившись у себя в уголочке, хрупала косточку, пожертвованную хозяйкой.
— Ну, Надежда! — проворчала Вера, укладывая на сковородку куриные окорочка и поливая их пахучей смесью майонеза с черным перцем, солью и тертым чесноком. — Совсем разварилась, наверно!
— Они что, молодожены? — с интересом спросила Инна.
— Да нет… — Только сейчас до Веры дошло, что Надежда не играла и не кривлялась. Она всерьез вжилась в роль и, похоже, решила воспользоваться всеми приятными моментами, вытекающими из статуса «законной жены».
— Пойду салат отнесу, — скромненько доложила Инна и пошла с миской в большую комнату. Она там почти минуту или даже две пробыла. Неужели, чтобы одну тарелку поставить на стол, нужно столько времени? Что тут, прием иностранных делегаций готовится и нужно весь дизайн по протоколу выдержать? Подслушивает! Ясно, что она подслушивает. Странно, но в этот момент Вера отчего-то подумала, будто дело не в любопытстве излишне озабоченной бабы, а в чем-то более серьезном. Может быть, этот самый Петя-Андрюша чего-нибудь случайно ляпнул? Или Инна какую-нибудь татуировку заметила, хотя все сейчас с татуировками ходят, даже девочки пятнадцати лет и моложе…
Инна вернулась с такой гнусной улыбочкой, что Вере стало даже стыдно за нее.
— Они там трахаются! — восторженно сообщила болтушка. — Прямо на полу у двери. Вовсю, представляешь?
— Страсти не прикажешь, — в меру спокойно — ой как трудно ей это далось! — произнесла Вера. — Такой у них темперамент.
— А ты, кстати, с этим Андрюшей ничего и никогда? А? — полюбопытствовала Инна. — Го-моему, он очень обаятельный. И остроумный. Он тут, между прочим, когда нож наточил, подает его мне и говорит: «Можете бриться!» Представляешь?! Ха-ха-ха!
— Ты знаешь, — решив сменить тему разговора, которая ее злила, припомнила Вера, — мы тут с Надеждой Тешку Лопарева встретили. Говорив, будто в «Московских новостях» работает.
— Да-а? — несказанно удивилась Инна. — А я не знала. Я думала, что он еще сидит…
— Как сидит? — в свою очередь, еще больше удивилась Вера. — За что ж его могли посадить?
— А ты не знала? Его еще в девяносто первом посадили. За иконы. Воровал из церквей и про завал за доллары. Ему дали три года исправительные работ. Как это называется, «химию».
— «Химию»? — переспросила Вера. — Вот ото что… Мне Надя, когда мы с ним распрощались, сказала: «Что-то этот парень на одного «химика» похож». А я-то не поняла…
О том, что она записала телефон Лопарева Германа Васильевича, Вера скромно умолчала.
— Я думаю, что насчет «МН» он врет, — прикинула Инна, — слишком солидная газета, чтоб брать человека с такой репутацией.
— Ну и черт с ним! — отмахнулась Вера. — Я его и не вспомнила бы, если б сам не представился.
— Ладно. Помоги тарелочки отнести.