Приход ночи (сборник)

Азимов Айзек

Известный ведущий покраснел.

— Я страдаю сенной лихорадкой, — отрывисто сказал он.

— Понятно, — улыбнулся секретарь. — Тогда у вас есть все основания относиться к их деспотической генетической и расовой политике с неодобрением.

— Я не могу позволить себе руководствоваться личными мотивами, — горячо отвечал Кейлин. — Я относился бы к их политике с неодобрением и тогда, если бы подходил под условия эмиграции. Но мое одобрение или неодобрение ничего не изменит. Их политика — это их политика, и они имеют право проводить ее. Более того, их политика не лишена логики, пусть даже и ошибочной. На планетах Внеземелья

человечество начинает все заново, и они — те, кто отправился туда первыми, — ходят искоренить определенные изъяны человеческого организма, которые обнаружились со временем. Человек, страдающий сенной лихорадкой, с точки зрения генетики — паршивая овца. Не говоря уже о предрасположенности к раку. Их предубежденность против цвета кожи и волос, разумеется, несусветная глупость, но я могу предположить, что они заинтересованы в единообразии и однородности. Что же до Земли, мы и без помощи планет Внеземелья можем немало сделать для собственного спасения.

— Что же, к примеру?

— Внедрить позитронных роботов и гидропонику и прежде всего ввести контроль над рождаемостью. Я имею в виду разумный контроль, основанный на строгих психиатрических критериях и призванный искоренить психические отклонения, врожденные заболевания…

— Прямо как на планетах Внеземелья.

— Отнюдь нет. Я ни слова не сказал о расистских принципах. Я говорю лишь о душевных и физических заболеваниях, которые равно присущи всем этническим и расовым группам. И прежде всего необходимо удерживать рождаемость на более низком уровне, чем смертность, пока не будет достигнуто здоровое равновесие.

— Мы не располагаем промышленными технологиями и ресурсами, которые необходимы для внедрения робо- и гидропонной техники в ближайшие пять столетий, — угрюмо сказал Сельони. — Более того, земные традиции, равно как и этические принципы нашего времени, запрещают роботизированный труд и пищу искусственного происхождения. Но строже всего они запрещают убийство нерожденных детей. Сами подумайте, Кейлин, как мы можем позволить вам пропагандировать все это с экрана? Ничего хорошего из этого не выйдет, ваши разглагольствования только отвлекают внимание народа и подрывают его дух.

— Господин секретарь, — нетерпеливо перебил его Кейлин, — вы хотите войны?

— Хочу ли я войны? Какая дерзость!

— Тогда кто такие эти политиканы в правительстве, которые жаждут войны? К примеру, на ком лежит ответственность за тщательно распущенный слух о Тихоокеанском проекте?

— Тихоокеанский проект? Откуда вы о нем узнали?

— Я не выдаю своих источников.

— Что ж, тогда я назову их сам. Вы слышали о Тихоокеанском проекте от Мореану с Авроры, когда он в последний раз был на Земле. Мы знаем о вас куда больше, чем вы предполагаете, мистер Кейлин.

— Охотно верю, но намеки на Мореану отрицаю. С чего вы взяли, будто я получил эти сведения от него? Из-за того, что вы намеренно навешали ему на уши всю эту лапшу?

— Лапшу?

— Да. Я считаю, что Тихоокеанский проект — фикция. Выдумка, предназначенная придать землянам уверенности. По-моему, правительство планирует подстроить намеренную утечку этого так называемого секрета, чтобы обеспечить поддержку своей военной политики. Это часть психологической войны против собственных же соотечественников, и в конце концов Землю ждет крах. И я намерен довести это мнение до людей.

— Вы этого не сделаете, мистер Кейлин, — спокойно заявил

Сельони.

— Еще как сделаю.

— Мистер Кейлин, ваш друг Ион Мореану нажил себе на Авроре большие неприятности, и причина их, возможно, в слишком теплых отношениях с вами. Смотрите, как бы вам не нажить себе подобные неприятности из-за слишком теплых отношений с ним.

— Меня это не волнует. — Журналист отрывисто рассмеялся, стремительно поднялся на ноги и зашагал к двери.

При виде двух плечистых парней, преградивших ему выход, Кейлин еле заметно улыбнулся.

— Значит, я арестован.

— Совершенно верно, — кивнул Сельони.

— На каком основании?

— Мы что-нибудь придумаем. Потом. Кейлин вышел — под конвоем.

На Авроре происходили события, в точности соответствующие вышеупомянутым, только с большим размахом.

Комитет по инопланетной агентуре при Собрании собирался уже который день — с того самого заседания, на Котором Ион Мореану и его Консервативная партия внесла свое памятное предложение выразить вотум недоверия. За то, что оно в итоге не получило поддержки, следовало благодарить отчасти превосходящее по численности политическое руководство Независимой партии, а также деятельность все того же Комитета по инопланетной агентуре.

Доказательства копились уже не первый месяц, и, когда стало понятно, что Независимые побеждают в голосовании со значительным перевесом, Комитет смог нанести свой удар.

Мореану взяли под стражу в его же собственном доме и посадили под домашний арест. Хотя при сложившихся обстоятельствах процедура домашнего ареста была незаконна — о чем Мореану не преминул решительно заявить, — это отнюдь не помешало благополучному ее завершению.

На протяжении трех дней Мореану подвергали тщательному перекрестному допросу — ровным и вежливым тоном, который едва ли выражал что-либо, кроме бесстрастного любопытства. Семеро следователей Комитета по очереди сменяли друг друга, тогда как Мореану давали лишь десятиминутную передышку в те часы, когда заседал Комитет.

Через три дня эффект был налицо. Мореану охрип, требуя личной встречи со своими обвинителями, обессилел, настаивая, чтобы ему сообщили, в чем именно его обвиняют, и сорвал себе горло, возмущаясь незаконностью всего происходящего. В конце концов представители Комитета принялись зачитывать ему обвинения.

— Это правда или нет? Правда или нет?

Мореану был в состоянии лишь устало мотать головой.

Он заявил о том, что свидетельские показания сфабрикованы, и ему учтиво сообщили, что слушания являют собой производимое Комитетом расследование, а не суд…

В конце концов председатель ударил молотком. Это был широкоплечий мужчина, настроенный пугающе решительно. Он говорил целый час, подводя итоги допроса, однако приводить здесь большую часть его речи нет никакой необходимости.

Он сказал:

— Если бы вы вступили в заговор с другими обитателями Авроры, мы еще могли бы вас понять и даже простить. Подобные проступки вменялись в вину не одному честолюбивому человеку в истории. Дело вовсе не в этом. Если что и ужасает нас и заставляет забыть всякую жалость к вам, это ваша готовность связаться с насквозь больными и невежественными недочеловеками. Против вас, обвиняемый, имеются весьма тяжкие улики, доказывающие, что вы вступили в заговор с наихудшими элементами выродившегося населения Земли…