Приход ночи
Шрифт:
— Он не мог.
— Почему?
— Не мог — и все.
Я говорю как героиня какого-то детектива. «Он не мог, потому что… он хороший!» Нет, ну я же не про это!..
А почему?
У меня закружилась голова. Снова ее опоясала диадема из ноющей боли с эпицентром во лбу. Я потерла правый висок. Мысли потеряли быстроту. Я не могла заставить их двигаться.
— Вы знали о том, что у Гладковой есть машина?
— Да.
Разве мне не было известно уже давно, к чему все идет? Какие выводы напрашиваются из всего того, что известно? Морозов безжалостно толкал меня к правде, не считаясь с моими чувствами.
— Машина тоже пропала. Ее ищут, но мне кажется, мы не найдем ее до тех пор, пока не найдем Артура.
— Значит, он у вас подозреваемый? — фыркнула я. — Да как вы можете записывать его в убийцы. Я его знаю!
— Что именно вы знаете? Я и добиваюсь от вас исчерпывающей информации. — Морозов и бровью не повел в ответ на мой гнев. Наверное, он тоже считает меня ненормальной. Он же общался с Гмызиным, и тот наверняка многое ему рассказал. Наверное, они вместе хохотали над тем, как я себя веду. Морозов поехал проверить, правда ли я такая ненормальная, а потом расскажет коллегам.
Когда вспышка безумия прошла, я почувствовала слабость. Нет, не Морозова я боялась и его мнимого стремления поиздеваться надо мной. Дело совсем в другом.
— Я не знаю, что вам сказать.
— Артур вам рассказывал о своем прошлом?
— Нет. Никогда. Да и я не интересовалась.
— Почему?
— Может, потому, что у меня нет такой привычки… Не знаю. К тому же, замуж за него я не собиралась.
— Понятно. — Морозов раскрыл папку, что-то записал на одном из листов. — Мы занимаемся выяснением его связей и его прошлого. Параллельно ведем поиски.
— А вдруг с ним что-нибудь случилось? Вы об этом подумали?
— Конечно. Мои помощники обследовали все морги, больницы, ведут поиск по другим направлениям. Не буду объяснять, как текут оперативные будни. Это скучно. У нас несколько версий.
— Например?
— Например, что Векшин, пользуясь машиной Гладковой, попал в неприятную историю и пропал, как часто пропадают жертвы дорожных грабежей вместе с автомобилями. Поэтому мы пока не можем его найти. В этом случае убийство Гладковой и отсутствие Векшина — простое совпадение. И, честно, говоря, таких совпадений не бывает.
— А вторая — он подозреваемый.
— Верно. Согласно ей, Векшин похитил свою сожительницу, или подругу, отвез ее на ее же автомобиле в неизвестное нам место и там убил. Вернее, я полагаю, что Гладкова умерла от последствий своего ранения. У убийцы не было стремления лишать ее жизни. Понимаете, о чем идет речь?
Я понимала. Слишком хорошо. То же самое, что со мной: Лену хотели унизить и растоптать… Но разве Лена раньше не была куклой? Что я говорю?
Значит, я допускаю в уме, что Артур может быть моим похитителем?
— Он перестарался. Или… просто она не выдержала.
— Это тяжело, я понимаю. Вы с Векшиным были друзьями. Когда кто-то узнает о друге подобные вещи, первая реакция — это всегда отрицание. Но судите сами, именно у Векшина наиболее шаткое положение. Его отсутствие, во-первых. Во-вторых, его связь с вами обоими. В-третьих, исчезновение машины.
— А мотив? В вашей работе, кажется, это главное.
— Мотив? Это нам предстоит выяснить. В подобных случаях это нелегко, особенно, если мы имеем дело с человеком с неустойчивой психикой и бредовыми идеями.
Я
Я расплакалась. Не знаю, от чего больше — от страха, от обиды, от того, что меня использовали и обманули или от того, что Морозов разрушил мои иллюзии и не оставил от них камня на камне.
— Кто знает, что им двигало, — сказал следователь. — Наверное, он держал на вас обиду. Возможно, питал к вам определенные чувства, на которые вы были не в состоянии ответить.
Казалось, Морозову было все равно, плачу я или нет.
— Как вы сами думаете?
— Не знаю. — Достав платок, я промокнула глаза. Было ощущение, что какая-то тварь, засевшая внутри меня, разрывала мои легкие и грудь.
— Я хочу вашей откровенности. Так нам легче будет понять, что происходит.
— Ну… Может быть, вы правы. Артур думал, что любит меня. Иногда он был настойчив, иногда делал вид, что смирился с тем, что я держу его на расстоянии. Я боялась его обидеть. Да, женщины боятся говорить напрямую, если не желают потерять друга, потому что не все мужчины согласны на дружбу.
Следователь кивнул.
— Я все откладывала наш окончательный разговор… И он так и не состоялся. Меня похитили.
— Ясно. А вы не помните, год назад, когда он последний раз с вами разговаривал, Векшин, в каком настроении он был?
— Раздраженном, кажется. — Это я точно помнила.
— Ясно. А когда он вам звонил недавно, как вы разговаривали?
— Обыкновенно. Пообсуждали последние новости и все… — Я высморкалась.
Я не могла выбросить из головы Лену. Не могла забыть ее похожесть на меня. Заметил ли это Морозов? Он выстраивает вполне логичную версию, с которой я не могу не согласиться… но как мучительно признавать, что все это время убийца был рядом со мной, более того, я допустила его до себя и позволила сделать все, о чем он фантазировал, проявить все наклонности. На самом деле, у меня с самого начала было больше доводов в пользу того, что преступник — Артур, чем у милиции. А я предпочитала прятать голову в песок — как всегда. Меня заботили собственные комплексы, а не жизни других. Скольких женщин он успел убить? Чем занимался до того, как мы повстречались? Почему он убил Лену? За что? Я предчувствовала, что меня ждут новые страшные открытия, что следующие дни и часы мне придется сражаться за свою жизнь. Вот о чем говорил бомж. Он увидел мое будущее. Если бы у меня хватило смелости догнать его тогда и настоять на правдивом ответе, то… Теперь без толку строить гипотезы. Убийца недалеко. И всегда был рядом.
Головная боль была невыносимой. Наверное, выражение моего лица заметил Морозов. Спросил, не плохо ли мне. Хотелось выть, визжать, взывать о помощи, но я сказал, что все нормально. Немножко сдали нервы, это же в порядке вещей у чокнутых.
— А какие у Векшина были отношения с Гладковой, вам известно? В вашем с ней разговоре вы не касались этой темы? Был он жесток с ней?
Если уж вру — надо врать до конца.
— Нет, мы не говорили. Ведь, вообще-то, это не мое дело.
Морозов покачал головой. Кажется, он ожидал большего.