Приход ночи
Шрифт:
– Напротив, доктор…
– Что «напротив»? Вы-то сами были в Туннеле, Кубелло? Не думаю. А я был. Вы мне платите за мое профессиональное заключение – можете получить его прямо сейчас. Туннель смертельно опасен. Его опасность коренится в человеческой природе. Тьма – это больше того, что большинство из нас может выдержать, и так будет всегда, пока на небе светит хоть одно солнце. Закройте Туннель навсегда, Кубелло! Во имя здравого рассудка, закройте это место! Закройте!
Глава 7
Поставив
– Биней! Пришел все-таки.
Астроном поднял глаза. В дверях обсерватории виднелась высокая, плотная фигура его друга Теремона 762-го, журналиста из «Хроники».
– Теремон? Ты меня ищешь?
– Искал. Но мне сказали, что ты здесь появишься только часа через два. Я уже уходил, а тут как раз и ты. Вот и верь им.
Биней быстро поднялся к входу, и друзья обнялись. Они познакомились три-четыре года тому назад, когда Теремон пришел в обсерваторию взять интервью у кого-нибудь из ученых – все равно у кого – по поводу последнего манифеста фанатической секты Апостолов Пламени. Постепенно они с Бинеем подружились, хотя Теремон был лет на пять старше и принадлежал к более широкому кругу общества. Бинею нравилось иметь друга, непричастного к университетским интригам, а Теремона радовало, что новый приятель не стремится использовать его недюжинное журналистское влияние.
– Случилось что-нибудь? – спросил Биней.
– Ничего такого. Просто надо, чтобы твой ученый глас прозвучал опять. Мондиор нынче выступил с очередной речью из серии «кайтесь, кайтесь, грядет возмездие». Теперь он говорит, что готов назвать точную дату конца света. Если тебе интересно, он настанет девятнадцатого тептара будущего года.
– Вот сумасшедший! Стоит ли тратить на него бумагу? И зачем только люди слушают этих Апостолов?
– Факт остается фактом – слушают, – пожал плечами Теремон. – Многие слушают, Биней. И раз Мондиор говорит, что конец близок, мне надо, чтобы кто-нибудь вроде тебя заявил: «Не верьте ему, братья и сестры! Не бойтесь ничего! Все в порядке!» Или что-то в этом роде. Я ведь могу на тебя рассчитывать, Биней?
– Ты же знаешь, что да.
– Сегодня вечером?
– Вечером? Ох, Теремон, этот вечер у меня забит под завязку. Как ты думаешь, сколько времени нам понадобится?
– Ну, полчаса, сорок пять минут.
– Слушай – у меня сейчас срочная встреча, я потому и пришел раньше времени. И я поклялся Раиссте, что потом прибегу домой и пару часов посвящу ей. У нас с ней в последнее время такое расписание, что мы почти не видим друг друга. А вечером мне надо опять быть в обсерватории, чтобы фотографировать.
– Ладно. Я вижу, что неудачно выбрал время. Ничего, Биней, это не проблема. Я должен сдать материал только завтра днем. Может, поговорим утром?
– Утром? – протянул Биней.
– Я знаю, утро для тебя – нечто несуществующее. Но я хотел
– Ну-у…
– Будь другом, Биней.
– Интервью я, конечно, дам – не в том дело, – устало сказал Биней. – Просто после вечерней работы я могу так отупеть, что от меня не будет никакого толку.
– Это меня не волнует, – ухмыльнулся Теремон. – Я уже заметил, что отупение мигом слетает с тебя, когда надо ответить на какую-нибудь антинаучную чуть. Значит, завтра на восходе Оноса? В твоем кабинете наверху?
– Договорились.
– Тысяча благодарностей, друг. Я твой должник.
– Брось.
Теремон помахал ему и стал спускаться по лестнице.
– Передай мой привет своей прекрасной даме. Увидимся утром.
– Пока, до утра, – отозвался Биней.
Странно звучит. Он никогда и ничем еще не занимался утром. Но для Теремона сделает исключение – на то и дружба. Биней повернулся и вошел в обсерваторию.
Внутри был приглушенный свет и покой, знакомая тишина вместилища науки, столь привычная ему с первых студенческих лет. Но Биней знал, что этот покой обманчив. В этом грандиозном здании, как и в большинстве учреждений, кипели конфликты всякого рода – от самых возвышенных философских диспутов до самых мелких стычек, свар и предательских интриг. Астрономы были не более добродетельны, чем представители любой другой профессии.
И все-таки обсерватория для Бинея и большинства работающих здесь оставалась святилищем – местом, где можно забыть свои житейские проблемы и более-менее мирно заниматься великими вопросами мироздания.
Он быстро прошел через длинный вестибюль, как всегда безуспешно пытаясь приглушить стук башмаков по мраморному полу. И по обычаю, идя мимо, бросил взгляд на витрины вдоль стен, где постоянно были выставлены священные астрономические реликвии. Неуклюжие, почти смешные телескопы, которыми четыреста-пятьсот лет назад пользовались такие первооткрыватели, как Шекктор и Станта. Черные груды метеоритов, нападавших с неба за многие века – загадочные свидетели заоблачных тайн. Первые издания больших небесных карт и учебников астрономии, а также пожелтевшие от времени манускрипты – эпохальные труды великих мыслителей.
Биней на миг задержался перед последним манускриптом, который не в пример другим казался свежим и почти новым – ведь ему не исполнилось и поколения. Классический труд Атора 77-го по теории всемирного тяготения, созданный незадолго до рождения Бинея. Не будучи особенно религиозным человеком, Биней смотрел на эту тонкую стопку листков с чем-то похожим на благоговение, и в уме его складывалось нечто вроде молитвы.
Теория всемирного тяготения была для него одним из столпов вселенной – и может быть, наиболее незыблемым. Он боялся представить, что будет, если этот столп рухнет, – а ведь в последнее время ему стало казаться, что тот пошатнулся.