Приходящие из Мора
Шрифт:
Дед Василий бесцеремонно дернул Стрельникова за рукав рубахи. Да так сильно, что слышно было, как затрещал шов. Лука с удивлением посмотрел на рубашку, затем уставился на старика.
— Ты меня-то послушай, мил человек! А то я сейчас добрый, а потом…
Лука не знал, что и думать. Василий пьян и городит чушь. Его сожитель, тоже не страдает особенным наличием ума. Что-то в последнее время ему везет на чудиков и сумасшедших. Но Еносий хоть не производил впечатления агрессивного человека.
Стоило о нем подумать, как в тот же момент толстячок Еносий выбрался на крыльцо. Он вышел
— Как вам не стыдно, Василий Егорович, — сделал замечание Еносий, видимо слыша разговор с самого начала. — Человек новый, что он о вас подумает?
Дед Василий, казалось, стушевался.
— Слышь, ты, Еносий. Не встревай. Прошу тебя — не встревай…
— Как хотите. Но я свое мнение высказал.
Еносий вернулся в дом.
— Ну, что за человек, — забухтел Василий. — Пошутил я. С кем не бывает.
Он выплеснул на землю капли из стакана. Это нехитрое движение было исполнено злобой, как будто внутри старика все кипело от ненависти и только каким-то непостижимым образом Василию удавалось поддерживать образ вполне миролюбивого старца, хоть и неуравновешенного. Но время от времени эта агрессия прорывается наружу. Как это произошло в тот момент, когда он заявил, что «главный — я», и сейчас — когда он стряхнул стакан.
— Никто меня здесь не любит, не уважает. Боятся что ли? Даже Маринка-красавица и то не пообщается со стариком. Может с тобой, все ж таки поболтаем, а?
Не надеясь, что разговор со стариком может хоть в чем-нибудь оказаться полезным, Лука вспомнил о главной цели. Найти Марину.
«Неужели эта девчонка так серьезно затронула меня? А ведь так оно и есть».
В это время Василий слезно зашмыгал носом. Лука не успел в очередной раз удивиться переменчивости его натуры, как старичок и впрямь залился настоящими слезами. Василий вытер их тыльной стороной ладони и уставился на Луку покрасневшими глазками, уголки которых была испещрены сетью мельчайших морщин. Перемена в лице его казалась немыслимой — злобный паук неожиданно приобрел самый ангельский вид. Может быть, оттого Стрельников и решился задать ему вопрос. В конце концов, старик сам предложил пообщаться.
— Говорят, здесь в окрестности какая-то «скала демонов» есть? — издалека начал Лука.
— Да здесь скал — как у сучья деревьев. То есть, у дерева сучьев, — осторожно засмеялся Василий. — Ишь ты, скалой он интересуется. Не о том спрашиваешь. Ты лучше подумай о том, как домой возвращаться собираешься? Живым или дохлым?
— Что вы имеете в виду? — оторопел Лука.
К деду Василию снова вернулось раздражение. Он сплюнул, едва не попав на Луке на штанину. Стрельникову показалось, что у старика блеснула искра во взгляде, прежде чем тот выговорил с презрительной хрипотцой:
— А про скалу ты лучше у Фаддея спроси. Он здесь подолее моего живет.
Понимая, что своими расспросами может спровоцировать новую порцию гнева, Лука поднялся.
Старик схватил его за руку и прошипел:
— Если хочешь обвести
И он сунул ему под нос кукиш, едва не угодив большим пальцем прямо в ноздри.
«Бог ты мой, куда я попал? — подумал Стрельников. — Они же здесь все с приветом. С ума сходят от безнадеги!»
— Пожалуй, я пойду, — сказал он.
— Ну, иди, иди, — съехидничал Василий.
Так, бочком, Лука и выбрался со двора, испытывая жгучее нежелание поворачиваться к старику спиной, пока не вышел на улицу.
«Фу ты. Вроде старик, да старик. А ведь если подумать — я же его испугался», — с досадой вынужден был признать Лука.
Неприятное ощущение того, что за ним все-таки могут наблюдать, не проходило. Пройдя немного, он оглянулся, но непонятно было — глазеет ли Василий опять в дыру.
Лукавздохнул и, вспомнив о своей цели, отправился дальше.
Дом Евгении Петровны находился не близко. Сначала пришлось перебраться через развалившийся мост над быстрым ручьем. Потом начался длинный забор брошенного лесозавода, от которого, собственно, кроме забора и покосившегося сруба пилорамы ничего не осталось. За лесозаводом пошла череда оврагов, за ними — другая половина деревни. Такая же замшелая, навсегда кинутая. Буйство зарослей и черепа изб. Встретился тракторный кузов с чудом уцелевшим лобовым стеклом, поначалу даже показалось, что внутри кто-то сидит, но это была подвешенная за сиденьем телогрейка. На двери одной избы сохранилась надпись «магазин» с указанием на принадлежность какому-то управлению. На крыше соседнего дома, поскрипывая, маячил флюгер в виде озорного петушка, проеденный ржавчиной.
Эти осколки жизни только обостряли картину запустения — как будто после ядерной войны.
Лука как раз проходил мимо дома с флюгером, когда его внимание привлекли блестящие точки на заборе.
Свежие гвозди — с удивлением догадался он. Ими были прибиты петли калитки. А рядом с калиткой в растрескавшемся пятаке глины, оставшейся после высохшей лужи, виднелся отчетливый след сапога. Во дворе можно было заметить и другие следы присутствия человека, которых он не заметил сразу — вытоптанная трава, чистые окна на веранде. По приметам, которые он мельком слышал от бабки Дарьи, дом Евгении Петровны выглядел иначе. Возможно, здесь живет Игнат?
Лука отворил калитку и заглянул во двор.
— Эй, есть кто живой?! — крикнул он громко.
Не дождавшись ответа, решил, что зайдет сюда на обратном пути.
Когда повернулся — перед ним стоял хозяин. Возник словно призрак, тихо и неожиданно, Лука даже не слышал его шагов.
— Что, напугал? — голос у Игната оказался молодой, да и повадками он не производил впечатления человека в возрасте.
Брезентовый балахон укрывал Игната с ног до головы. Странное и немыслимое для жаркой погоды одеяние. Под капюшоном видны были только — точеный узкий нос, тонко поджатые губы, да потемневшие глазницы, как у тяжело больного человека. Даже пальцы спрятаны под тяжелыми рукавами.