Прихоть русского немца

Колычев Владимир Григорьевич

это ее не волновало. Их четверка, которую когда-то в шутку называли "трое

длинных и малявка", после многолетней паузы собралась в прежнем составе.

Искоса разглядывая собеседников, поневоле сравнивала их с теми ребятами,

с которыми много лет назад рассталась в симферопольском парке. Насчет

себя иллюзий не питала. Швецов, узрев ее после многолетней разлуки,

настолько растерялся, что промычал нечто невразумительное, дескать, так

рад, что слов не хватает.

Такое обычно случается, когда, расставшись с

человеком, которым восхищался, встречаешь его жалкое подобие. Вроде бы

особых внешних изменений не произошло, но и лицо, и улыбка, и повадки

переменились. Разумеется, старый образ, отпечатавшийся в душе подобно

изображению на фотобумаге, зачастую не совпадает с новым. Но если

разница велика, поневоле возникает мысль, что такие встречи несут в себе

разрушительный заряд: кричащее противоречие между прошлым и

настоящим. Сколько ни говори, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды,

изречение остается пустым словосочетанием, лишенным какого-либо

содержания, и наполняется глубинным смыслом, когда встречаются люди,

когда-то спаянные одним делом, но разлученные не по своей воле.

В отличие от Швецова, который, судя по его физиономии, был ошеломлен,

увидев нынешнюю Настю, она постаралась скрыть свое разочарование. От

прежнего командора тоже осталась одна оболочка. Русоволосый крепыш с

демонстративно выпирающими бицепсами выглядел как пилот, у которого

отобрали штурвал.

Кригер хоть и разъелся на немецких харчах, но остался подвижным и

деятельным, как и раньше. Глаза, правда, почему-то бегающие. Так и скачут.

Раньше за Крабом такого не замечалось. С чего бы это? Настораживал и

легкий оттенок брезгливости на его лице. Может, после бюргерского пива

отечественное претит, что вполне понятно, не исключено, что интоксикация

началась после того, как разглядел нынешний Крым.

Порадовал Куропяткин. Прямо-таки наглядное свидетельство того, что

зрелость избирательна - в первую очередь своей печатью старается отметить

тех, кто легко подвержен злобе, зависти и корысти, но держится подальше от

людей, воспринимающих действительность, как цирковое представление, не

требующее напряжения души. Судя по всему, Дока надолго застрял в

восемнадцатилетнем возрасте. Даже завидки берут. Когда-то она купилась на

эти голубые глаза. А Куропяткин даже внимания на нее не обратил.

И все же до чего приятно вновь встретиться с пацанами. Настя едва не

расплакалась от радости, когда эти матерые спелеологи начали наперебой

зубоскалить, вспоминая, как она, впервые оказавшись

в Красной пещере,

нахлебалась воды при прохождении первого сифона и едва не утонула. Эти

сукины дети (Настя настаивала именно на таком определении) даже не

удосужились объяснить ей, что после облачения в гидрокостюм его

непременно нужно обжать, чтобы вытравить лишний воздух.

Она хохотала вместе с оболтусами, вспоминая, как, попытавшись нырнуть

поглубже, чтобы не зацепиться головой о каменный свод, моментально

перевернулась вниз головой, превратилась в дурацкий поплавок. Настя

судорожно загребала руками воду, но раздувшиеся штанины не давали ни

единого шанса.

– Вы козлы!
– провозгласила Настя.

– Токи, - укоризненно проговорил Краб.
– Ты же помнишь, я спрашивал,

ныряла ли ты раньше в гидре. Ты сказала, что да.

– Нашел дуру. Вы бы ушли без меня. Разве не так?

– Проехали, - подвел итог Швецов, хлопнув внушительной пятерней по

столу.
– Если я правильно понял, на Караби нас ждет дырка, по сравнению с

которой отдыхает даже Нижний Баир.

– Я этого не утверждал, - возразил Краб.
– Другое дело, что есть все

основания так считать.

– Я не страдаю болезнью Альцгеймера, - обозлился Швецов.
– Ты сказал:

"Старик, есть потрясная дырка". И пусть меня поправят Дока и Токи,

которым ты наверняка наплел нечто подобное. В противном случае они бы

сейчас не сидели за этим столом.

– Что за наезд?
– обиделся Краб.
– В моем лексиконе нет такого слова, как

"потрясный".

– Офигительный, сногсшибательный, обалденный, - ворчливо возразил

Куропяткин.
– Какая разница? Не съезжай с темы. На тебя это не похоже.

– Ну, хорошо, - Краб примирительно поднял вверх обе руки.
– По моим

сведениям, пещера, по меньшей мере, не хуже Нижнего Баира. Если вас

такой ответ устраивает, давайте перейдем к частностям.

– Лично меня они больше всего интересуют, - хмыкнула Настя.
– Как так

получилось, что ты, сидя в теплой немецкой квартирке, первым узнал о

пещере, в которой, судя по твоим словам, побывал только один человек -

малохольный Кардинал?

У Насти были все основания относиться подозрительно к алуштинцу

Сергею Кардиналову, свихнувшемуся на пещерах. Работал он оператором в

коммунальной котельной с удобным графиком: сутки отдежурил, трое дома.

Жил с родней в частном доме, ни разу не был женат. Длинношеий, тощий, с

большущими глазами обиженного жирафа, он был скрытен и немногословен,