Прикамская попытка. Тетралогия

Зайцев Виктор Викторович

Но, эта лирика нужна была нам лишь для оправдания захвата судов, в случае жалобы на наши действия или иных препятствий Ост-Индской кампании в портах. Самым главным трофеем стали карты, лоции и другие важные сведения по торговле в южных морях, свидетельские показания торговцев и капитанов об условиях торговли в Юго-Восточной Азии. У меня нашлось время, чтобы свести все данные в таблицы, которые впоследствии неплохо послужили нашим торговцам. Кроме того, пленники дали нам важные сведения о политической составляющей азиатского юга. Не только, какие страны где расположены, кто там правит и с кем можно иметь дело. Но и в чью сферу влияния входят отдельные города, вплоть до некоторых индийских

княжеств. Где главенствует Франция, где британская Ост-Индская кампания, где испанцы, где голландцы.

Ближе к северу становилось всё холоднее, мы даже опасались, не закроется ли владивостокская бухта льдом. Но, успели таки. В гавань входили все шесть кораблей с поднятыми русскими флагами, знакомым фарватером подошли почти к берегу. Благо, осадка позволяла приблизиться до сотни метров. К этому времени вся набережная была заполнена народом, казалось, что за время отсутствия население города выросло в десять раз. Едва шлюпки пристали к берегу, как с единственной церквушки ударили колокола. Да, скажу вам, колокольный звон оказался очень действенным. У многих парней на глазах блестели слёзы, как и у встречающих.

Самым неожиданным результатом колокольного звона стали три британских матроса, явившиеся к капитанам, на чистом русском языке потребовавшие встречи со мной. Оказалось, на каждом из пиратских судов после захвата казацких шлюпов британцы оставили по одному пленному казаку, определив их на самые тяжёлые матросские работы. На берег их не отпускали, во время стоянок приковывали в трюмах кандалами, в изобилии имевшимися в оружейке. После нескольких попыток побега казаки никому не доверяли, потому и наш русский говор лишь насторожил их. Только колокола растопили лёд недоверия в сердцах этих несчастных.

Впрочем, несчастными теперь можно назвать кого угодно, только не Охрима, Николу Зимнего и Байдана, как назвались бывшие пленники. Они скупо рассказывали о своих мучениях, напрочь отказались возвращаться в Охотск. Зато с удовольствием заняли места боцманов при английских командах, всю зиму азартно натаскивали в моряцком деле русских, вогульских и нескольких башкирских подростков, в изобилии пришедших на наш небольшой флот. А что вы хотели, плаванье в Кантон не то, что окно в Европу прорубило. Нет. Оно открыло настежь огромные ворота из заброшенной на краю земли русской глубинки, где даже попов нет, где молитвы читают староверы сами, где все жители друг друга знают в лицо и по имени, где в десяти верстах от города заканчивается русская земля.

Так вот, из этой глухомани наши матросы попали в сказочные места, туда, где вечное лето, яркая природа, невиданные растения и звери, огромные города с диковинными товарами. И всё это в паре недель пути. Для парней, прошедших с родителями семь-восемь тысяч вёрст, привыкших к расстояниям в месяц-другой дороги, две недели на корабле показались таким же близким, как рукой подать. Всё это происходило на фоне суровой и скучной сибирской зимы, в маленьком городке Владивостоке, или крохотных деревеньках, где из развлечений для молодёжи только гулянья на улице, да посиделки по вечерам. Надо ли сомневаться, что к весне желающих служить во флоте набралось семь десятков отроков, от четырнадцати до семнадцати годов. Те, кто старше, были заняты на производстве, зарабатывали, кормили семьи, постигали азы мастерства. Им вполне хватало и нагрузки, и 'развлечений', самое главное, они чувствовали ответственность за своих родных и любимых. Старшим было не до морских путешествий, тем более, что желающих мы обещали и так отпустить в любое путешествие, лишь бы отпуска хватило.

Нашим корабелам пришлось параллельно со строительством новых шлюпов заниматься ремонтом и переоборудованием трофейных

судов. Клаас настаивал на их полной переделке, чтобы свести на нет возможность узнавания судна в чужом порту. Он безоговорочно принялся осваивать своё флагманское судно, с командой исключительно из наших парней, разбавленных китайцами, его мы планировали за зиму вооружить шестью пушками нашего образца с каждого борта. Трофеи решили не отправлять на переплавку, а продать весной, тем же китайцам, например. Ганс и Фриц нещадно гоняли матросов по мачтам и реям своих кораблей, их мы будем вооружать по четыре орудия на борт, используя больше, как торговые суда. Все трое обещали к весне подготовить свои корабли и команды к плаванью в Кантон и дальше на юг. Тем более, что теперь были неплохие карты и лоции, а трюмы позволяли загрузить едва ли не в десять раз больше товара, чем в шлюп.

Сормов сдержал слово, во время моего плаванья начал обкатывать два пароходика, винтовых, естественно. Клаас, в отличие от немцев, очень интересовался паровыми судами и заявил, что судёнышки по спокойной волне дают шесть узлов, что вполне достаточно для каботажного плаванья. Однако, полезной нагрузки получалось крайне мало, две-три тонны, если груз компактный. По объёму выходило меньше двух кубометров, остальные помещения занимали машины и запас угля. Вся команда, кроме кочегаров, вынужденно оказалась на палубе. Хорошо, мы сразу застеклили рубку, но, для перевозки людей пришлось установить тенты от дождя. Пока вооружать эти пароходы, больше похожие на буксиры, было нечем, ставить орудия некуда. Но, Сормов, наш главный конструктор, обещал к весне спустить на воду три парохода, с более мощными машинами и втрое большим водоизмещением.

Известия о выходе к Белому Камню огромного каравана переселенцев мы получили, едва сошли на берег с испытания пароходов. Все промокли до нитки, погода была паршивая, да ещё волна в пару баллов. Вроде мелочь, но для небольшой посудины и этого хватило. Почти бегом мы втроём - я, Клаас и Николай, забежали в жарко натопленную избу-сторожку у причала. Там дремал караульный стрелок, гревший на печи давно вскипевший чай с лимонником и актинидией.

– Пей, бачка, чай, - угощал нас стрелок, пока мы развешивали сырую одежду на горячие стены печи, - однако, радист приходил, записку оставил.

– Наконец-то, - вырвалось у меня после прочтения, - большой караван прибыл. Успели до ледостава, молодцы. Всё, Коля, будет у нас счастье. Десять паровых машин привезли из Барнаула, шесть станков новых, это явно Кожевников постарался, не считая всякой всячины. А народу сколько, шестьсот с лишним человек, вот это дела. Так нам придётся вокруг Владивостока и к югу деревни обустраивать.

– Я поеду принимать груз, - решительно отодвинул кружку с чаем Николай, - кабы чего в машинах не поломали.

– Герре Андрей, - встал Клаас из-за стола, нелепо смотревшийся в исподнем, - прошу дозволения отправиться в Белый Камень, для пробного плаванья парохода.

– Молодец, разрешаю, - я тоже встал и пожал руку Ван Дамме. Едва не рассмеялся, представив нас со стороны. Один в трусах, другой в подштанниках, однако, встаём и едва не щёлкаем каблуками.

– Николай Иваныч, - развернулся я к Сормову, - ему разрешаю, а тебе нет. Постой, не возмущайся. Посуди сам, не меньше месяца придётся плыть туда и столько же обратно. Ты же от безделья с ума сойдёшь, а насчёт паровых двигателей зря переживаешь. Если их могли сломать, то давно сломали в горах, помнишь, какие там дороги. При перевозке по Амуру повредить их больше, чем на повозках, не смогут при всём желании. Так, что, увы, мы с тобой будем работать, а Клаас ходить на судах по морю и рекам. В этом наша сермяжная правда.