Приключение англичанки в Нью-Йорке
Шрифт:
– Что его осматривать? С ним все в порядке. А газы… Он же новорожденный. Это пройдет. – Миссис Ван-Дайк просунула руки под плечики малыша и приподняла его. – О, это большое испытание – приспособиться к внешнему миру. Всего несколько дней назад он уютно лежал в темном коконе и ему не надо было прилагать никаких усилий, чтобы получить еду. А сейчас он учится делать это сам.
Кэрри вздохнула:
– Хорошо бы и Дэну так рассуждать.
Миссис Ван-Дайк бросила на нее быстрый взгляд:
– Рассуждать о чем?
Кэрри показалось, что в голосе старушки прозвучало желание
Кэрри снова вздохнула:
– Дэн считает, что матери Авраама было на него наплевать. Он считает, что она, должно быть, наркоманка.
Плечи у миссис Ван-Дайк дрогнули. Кэрри укорила себя за то, что употребила слово «наркоманка» такой пожилой женщине.
Но та всего лишь покачала головой:
– Нет. Его мать не была наркоманкой.
Кэрри откинулась на кожаном диване, который, хотя и выглядел древним, оказался не развалюхой, а вполне удобным, в отличие от совсем не древнего дивана Дэна. Сколько же людей отдыхали на нем за многие годы, положив руки на подлокотники и слушая мудрые речи миссис Ван-Дайк?
– Тогда что же случилось? Представить себе не могу. Я перебрала в уме все причины, которые заставили бы женщину отказаться от ребенка. Но ни одна меня не убедила, – сказала со вздохом Кэрри.
– Не у каждой женщины была такая жизнь, как у вас, Кэрри. – Слова прозвучали очень тихо, и в них слышался пережитый многолетний опыт.
У Кэрри на глаза навернулись слезы, голос задрожал.
– Вы так сказали, будто у меня была прекрасная жизнь.
– Было по-другому?
– По-другому. В прошлом году я потеряла дочь. Она родилась мертвой. Я приехала в Нью-Йорк, чтобы скрыться от воспоминаний. Чтобы скрыться от детей.
Миссис Ван-Дайк несколько минут молчала, потом заговорила неторопливо и размеренно:
– Выходит, у нас с вами одна сердечная боль – потеря ребенка. Но я все же побыла вместе с Петером. Мне очень жаль вас, Кэрри. У вас такой возможности не было. – Она сказала это искренне, взвешивая каждое слово.
И хотя миссис Ван-Дайк не была для нее близким человеком, эти слова принесли Кэрри облегчение. Может, она сама виновата в том, что долго не находила утешения, не желая ни с кем делиться своим горем. Сейчас, в Нью-Йорке, два незнакомых человека проявили к ней искреннее сострадание.
– У вас ведь было пятеро детей?
Миссис Ван-Дайк кивнула:
– Петер был моим младшим. Дэвид, Рональд, Анна и Лизбет… у всех теперь свои семьи.
– А кто-нибудь из них живет в Нью-Йорке?
– К сожалению, нет, – с грустью в глазах сказала миссис Ван-Дайк. – Дэвид в Бостоне, Рональд в Вашингтоне. Лизбет вышла замуж за голландца и вернулась в Нидерланды. А Анна нашла себе ковбоя и живет на ранчо в Техасе. Она без конца уговаривает меня переехать к ней и жить с ее семьей. – Теперь глаза миссис Ван-Дайк смотрели с гордостью. – У нее чудесный дом и чудесная семья. Но для меня в Техасе слишком жарко. Я навещаю их. Дэниел отвозит меня в аэропорт, и я остаюсь у Анны почти на всю зиму. Но Нью-Йорк – мой дом. И всегда будет моим домом. – Она замолчала, потом посмотрела на
У Кэрри по коже словно пробежал миллион микроскопических гусениц.
Руби. Маленькая белая табличка на кладбище в Лондоне. Она была там накануне отъезда. Положил ли кто-нибудь туда цветы, пока ее нет? Маловероятно.
Волна сочувствия к миссис Ван-Дайк охватила Кэрри. Наверное, ей следует чувствовать себя виноватой за то, что она приехала в Нью-Йорк. Но она чувствовала только печаль. Ее талисманы в коробке наверху и у нее в сердце, а не на белой табличке рядом с сотнями других.
Голос миссис Ван-Дайк донесся откуда-то издалека.
– Кэрри, вы должны помнить, что наши дети принадлежат Богу. Они посылаются нам на время с небес. Иногда Бог призывает их к себе скорее, чем мы того ждем.
Мудрые слова. У этой женщины ушли годы, чтобы пережить смерть маленького сына, но ясно, что рана еще и сегодня свежа и болит. Но ей помогает вера, разумное объяснение того, что происходит в мире.
Кэрри встала с дивана и опустилась на колени около кресла миссис Ван-Дайк:
– Тогда почему не насладиться этим драгоценным временем? Зачем пропускать первое кормление, первую улыбку? Ведь все это слишком дорого и так быстро проходит, чтобы легко от этого отказаться. Не могу поверить, что матери Авраама это безразлично. Не могу поверить, что она не задумываясь подкинула его.
– Это печальный мир, Кэрри. Но иногда приходится признать, что не у всех такие же высокие моральные устои, как у вас и у меня.
Вот этого Кэрри никак не ожидала от миссис Ван-Дайк. Она посмотрела на лицо пожилой дамы и увидела, что та погрузилась в воспоминания.
Кэрри охватил страх. Она видела ужасающие телесюжеты о несчастных детях, с которыми жестоко обращались. Она видела объявления о брошенных детях, чьи родители от них отказались и которым ищут приемные семьи. Неужели Авраам может попасть в число этих детей?
Кэрри смотрела на него и любовалась.
– Я не могу так думать… Я просто чувствую… – она положила руку на сердце, – я не могу объяснить, но мать Авраама подкинула его не потому, что не любила. Я думаю, что все было совсем наоборот: она подкинула его, потому что очень любила.
Миссис Ван-Дайк, словно очнувшись, заговорила:
– Кэрри, мне нужно задать вам трудные вопросы.
Кэрри стало неловко. Неужели миссис Ван-Дайк читает ее мысли о Дэниеле? Но миссис Ван-Дайк не может знать того, что происходит между ними. Она ведь даже не видела их вместе. Не может она ничего знать.
– Какие вопросы?
– Те, на которые вы сами ищете ответ. Почему мать оставляет ребенка у двери нашего дома? Какие у нее могли быть на то причины? Почему эта дверь, а не другая?
Кэрри села на стул. Такие же мысли кружились и у нее в мозгу. Они были где-то в глубине сознания, и она особенно на них не сосредотачивалась, поскольку уход за Авраамом, попытки разобраться в своих чувствах к Дэниелу отнимали у нее все время и силы.
Но надо взглянуть на вещи и под другим углом.
– Мне нужно какое-то время подумать, – тихо произнесла она.