Приключение Гекльберри Финна
Шрифт:
Так прошли три дня и три ночи. Неотличимые – все время одно и то же. А потом я решил осмотреть остров. Я же его, можно сказать, владелец, все здесь мое, значит обязан знать, где тут что – хотя, на самом-то деле, мне просто время не на что было потратить. Нашел я уйму земляники, свежей, только-только созревшей; еще зеленый летний виноград и малину, тоже зеленую, и едва завязавшуюся ежевику. Ладно, думаю, в свое время все в дело пойдет.
Ну вот, бродил я, бродил по густому лесу, пока не решил, что почти уж дошел до нижней оконечности острова. Я был с ружьем, но не стрелял, я его на всякий случай прихватил, для обороны; ну и дичь какую-нибудь подстрелить думал,
Сердце мое подпрыгнуло так, что едва легкие не пробило. Задерживаться я в том месте, да по сторонам озираться не стал, а взвел курок и на цыпочках побежал прочь оттуда. Время от времени останавливался на секунду – там, где листва была погуще, прислушивался, однако так пыхтел с перепугу, что ничего услышать не мог. Пробегу еще немного и снова прислушаюсь, ну и так далее. Если мне попадался на глаза пень, я его первым делом за человека принимал; если наступал на какой-нибудь сучок, то чувствовал себя так, точно кто-то отломал половину моего дыхания и себе забрал, а мне оставил половинку покороче.
В общем, до лагеря моего я добрался не так чтобы очень большим храбрецом, у меня просто-напросто поджилки тряслись; но я сказал себе: давай-ка, не дури. Перетащил все барахло в челнок, чтобы оно никому на глаза не попалось, затоптал костер и пепел вокруг него разбросал, чтобы кострище на прошлогоднее походило, а сам на дерево залез.
Думаю, часа два я на нем просидел, однако и не увидел ничего, и не услышал – хоть мне и казалось тысячу раз, будто я что-то вижу и слышу. Ну, не век же на дереве сидеть и, в конце концов, я с него слез, но сразу забился в самую чащобу, да и там все время по сторонам озирался. А для прокорма у меня только и было, что ягоды да остатки завтрака.
К ночи я совсем оголодал. И потому, когда стемнело, а луна еще не взошла, я повел челнок от острова к иллинойскому берегу – примерно на четверть мили от места моей стоянки. Там я забрался поглубже в лес, состряпал себе ужин и уж совсем было надумал залечь здесь на ночь, как вдруг слышу, вроде бы копыта постукивают, и говорю себе: лошади какие-то идут, – а следом и голоса людей слышны стали. Я торопливо перетащил все обратно в челнок и, крадучись, вернулся в лес, выяснить, что там делается. Крался я совсем не долго, потому что скоро услышал мужской голос:
– Давайте где-нибудь здесь и остановимся, если найдем подходящее место, а то лошади совсем измотались. Осмотритесь-ка вокруг.
Продолжения я дожидаться не стал, а вернулся к челноку, оттолкнул его от берега и поплыл, стараясь грести потише. Вернулся на старое место и решил, что спать буду в челноке.
Да только не больно-то мне спалось. Сначала заснуть не мог, мысли всякие в голову лезли. А потом то и дело просыпался, оттого, что кто-то меня за загривок хватал – вернее, так мне казалось. Так что от сна мне большого проку не было. И в конце концов, сказал себе: нет, это не жизнь; надо выяснить, кто тут еще есть на острове; а не выясню, так в конец изведусь.
Ну, взял я весло, отплыл на пару шагов от берега и пустил челнок по течению, держась в тени деревьев. Луна уже сияла вовсю, за краем тени было светло, как днем. Прошло около часа, тишина вокруг стояла мертвая, все беспробудно спало. Так я доплыл почти до нижнего края острова. Задул, рябя воду, прохладный ветерок – верный признак того, что ночь почти на исходе.
– Здорово, Джим!
И выхожу из кустов.
Он как подскочит, как вытаращится на меня. А потом упал на колени, сжал перед собой ладони и говорит:
– Не губи меня, не надо! Я привидениев отродясь не обижал. И покойников всегда от души любил, делал для них все, что мог. Иди себе обратно в реку, там твое место, а старого Джима не трогай, он тебе всегда другом был.
Ну, я довольно быстро втолковал ему, что никакой я не покойник. Но как же я радовался, что встретил Джима. Все-таки без людей оно как-то тоскливо. А что он донесет, где я прячусь, я не боялся, – так ему и сказал. В общем, я ему много чего нарассказывал, а он только сидел, смотрел на меня и молчал. Тогда я и говорю:
– Совсем уже рассвело. Давай завтракать. Разводи костер.
– Что толку его разжигать – землянику да вон те корешки жарить? Хотя у тебя же ружье есть, так? С ним можно разжиться чем-то получше земляники.
– Земляника да корешки? – говорю я. – Так ты только ими и кормился?
– Да чего ж тут еще добудешь-то? – говорит он.
– А давно ты на острове, Джим?
– С ночи после той, в какую тебя убили.
– Да ну, так долго?
– Ну да – так.
– И у тебя никакой еды, кроме этой дряни не было?
– Нет, сэр, никакой.
– Так ты ж, небось, совсем оголодал, разве нет?
– Да, пожалуй, лошадь я съел бы. Думаю, с ней справился бы. А ты давно на острове?
– С той ночи, как меня убили.
– Ишь ты! А ты чем кормился? Хотя, у тебя же ружье. Ну да, ружье. Вещь хорошая. Ладно, иди, подстрели чего-нибудь, а я костер запалю.
Ну, перебрались мы поближе к челноку, и пока Джим разводил на травянистой полянке костер, я притащил туда муку, грудинку, кофе – и кофейный котелок, и сковороду, и сахар, и жестяные кружки, – так что негр мой даже забоялся, потому как решил, что я все это наколдовал. Я поймал порядочного сома, Джим выпотрошил его своим ножом, почистил и зажарил.
Как только завтрак был готов, мы развалились на траве и занялись едой, не дожидаясь, когда она остынет. Джим налегал на нее, что было сил, поскольку к этому дню он чуть уж не помер от голода. Набив животы, мы полежали малость в траве, отдыхая. А после Джим и говорит:
– Но, послушай, Гек, кого ж тогда убили в той лачуге, коли не тебя?
Я объяснил ему как все было, и он сказал, что это умно. Сказал, что до лучшего плана и сам Том Сойер не додумался бы. Тогда и я говорю:
– А ты-то как здесь оказался, Джим, как попал сюда?