Приключение не удалось
Шрифт:
– Ну, в общем, так, Белохвостова: идем! В школу идем!
– В школу я пойду, но только знайте: что бы со мной ни делали, я ничего не скажу. Хоть на куски меня режьте.
Несколько человек фыркнули, другие громко рассмеялись, но вожатый даже не улыбнулся.
– Ладно, пошли! – только и сказал он. Луна захлопнула дверь и стала спускаться по лестнице. Она была довольна, что стойко выдержала первую встречу с ребятами, и решила остаться героиней до конца.
Вышли на улицу. Ребята теснились вокруг, сыпали шуточками, приставали к Нате с расспросами, но она не произносила ни
– Прибавьте шагу, чего вы тащитесь! – говорил вожатый и убегал вперед.
Луна не прибавляла шагу. Она выступала медленно, торжественно, с гордо поднятой головой. Женя видел, что сильно оторвался от ребят, однако идти медленней не мог: он только укорачивал шаги, начинал мелко-мелко семенить. Взъерошенный, взволнованный, он казался всем очень сердитым, но это было не так.
Всего неделю тому назад Женя метал громы и молнии на заседании комитета комсомола. Потрясая вырезками из "Комсомольской правды" и из других газет, он кричал, что пора не формально, но по-настоящему взяться за перестройку пионерской организации. Он почти в тех же выражениях, что и Федя в своем письме, кричал о том, что пионерская работа, которая до сих пор велась в школе, не дает ребятам простора для инициативы, не удовлетворяет их стремления к романтике.
"Критикуешь ты здорово, – прервал его секретарь. – А возьмешься ты сам работу наладить, если мы тебя назначим вожатым в отряд?"
"Возьмусь, если мне предоставят свободу действий. Возьмусь!" – заявил Женя, и его назначили вожатым в шестой "Б".
На днях он провел выборы совета отряда и звеньевых и до сегодняшнего утра со своими пионерами больше не виделся. Теперь он шел и радовался: как хорошо, что работа начинается в обстановке такого чрезвычайного происшествия, когда волнение объединяет всех ребят и когда ему сразу можно будет показать своим пионерам, какой он энергичный, какой деятельный, как интересна будет жизнь отряда с таким боевым вожатым.
За Федю Женя не беспокоился: он был уверен, что тот не пропадет. Другие мысли занимали Снегирева. Стоит ли немедленно сообщать обо всем директору? Может, будет лучше самому зайти в милицию и заявить о побеге Капустина? Может быть, еще лучше поподробней расспросить Луну и самостоятельно всем отрядом организовать поиски беглеца? Тут Женя с сожалением вспомнил, что его отряд, да и он сам все-таки люди учащиеся и что уроки у них начинаются в два часа.
Он стал думать о Федином письме. Прежде всего он обсудит письмо с ребятами. Он так проведет это обсуждение, что ребята поймут: Федя прав в своем стремлении к жизни яркой и увлекательной, но он не прав, пустившись в бега: увлекательную жизнь надо строить в своей дружине, а не искать ее за тридевять земель.
Нет! Можно будет сделать еще лучше: можно будет послать Федино письмо в "Пионерскую правду" и...
Тут произошло такое, что все планы вылетели у Жени из головы. Ребята подходили к перекрестку. До него уже оставалось несколько шагов... Вдруг из-за угла появилась сгорбленная фигурка с огромным мешком на спине и бесформенным узлом под мышкой.
– Капустин! – вскрикнули сразу несколько человек.
Увидев ребят, Федя замер на
– Держи-и! – истошно завизжал кто-то, и все, словно ветром подхваченные, понеслись по переулку.
Побежала и Ната. Тяжело нагруженный путешественник не смог, конечно, далеко уйти: свернув за угол, Луна увидела своего друга, уже окруженного ребятами. Он озирался с глуповатым видом, часто моргая длинными ресницами.
К нему протиснулась сердитая, плачущая Варя:
– Федька! Вот скажу, вот про все скажу маме! Я из-за тебя на два урока опоздала! На два урока опоздала!
Федя ничего не ответил. Он обалдело посмотрел на сестренку, потом отвернулся и чихнул. Варя увидела, что за брата теперь беспокоиться нечего, и принялась расталкивать ребят.
– Пустите! Я на два урока опоздала! На два урока опоздала!
– Так! – сказал вожатый, пробравшись к Феде. – Идем!
– Куда? – угрюмо спросил Федя и снова чихнул.
– В школу, конечно. Ты думаешь, удрать из дому – это такой пустяк, что об этом и поговорить не стоит?
– А я что, удрал? Никуда я не удрал. Я домой иду.
Ребята расхохотались:
– "Домой иду"! А валенки зачем?
– А рюкзак?
– А стеганка! Товарищи! Это он просто гуляет! Взвалил на себя два пуда и гуляет.
Стараясь перекричать поднявшийся шум, Федя стал объяснять, что он раздумал, что он сначала и в самом деле хотел убежать, но потом раздумал.
Однако никто ему не поверил.
– Ладно! В школе разберемся. Сурен! Возьми у него мешок: он устал небось.
Силач вскинул на правое плечо Федин рюкзак, кто-то взял у него стеганку, и все двинулись в школу.
Ната забыла о том, что ей самой предстоят неприятности. Растерянная, недоумевающая, она шла и думала только о том, как бы перекинуться с Федей хотя бы двумя словами, но к путешественнику даже приблизиться было нельзя, не то что поговорить, – так тесно окружили его мальчишки.
Одни изощрялись в остроумии на его счет, другие расспрашивали серьезно, даже с сочувствием:
– Ты по какому маршруту хотел бежать? Через Мурманск? Через Архангельск?
– Эх ты, тёпа! Чего ж ты днем бежать задумал? Ночью надо было бежать!
Федя не отвечал и лишь изредка шептал, чуть шевеля губами:
– Отстаньте вы!..
Он встал сегодня за полчаса до того, как проснулась Варя, и, не умываясь, побежал за вещами на пустырь. Но, придя туда, Федя обнаружил, что не запомнил места, где спрятал свой багаж. Часа полтора он бродил среди обломков, пока не нашел рюкзак и ватник, и вот теперь так глупо попался с ними ребятам на глаза.
Перед дверью школы Женя остановился и поднял руку:
– Стоп! Не забывайте, что в первой смене идут уроки. Пока не будет полной тишины, никто не войдет. Ребята затихли.
– Успокоились? Пошли!
Гуськом, чуть слышно перешептываясь, ребята вошли в раздевалку. К ним навстречу двинулась пожилая нянечка. Она смотрела на ребят тревожно и подозрительно.
– Иван Лукич у себя? – вполголоса спросил ее Женя.
– Заняты они. Комиссия у них.
– А завуч?
– Тоже заняты: комиссия.