Приключение в полночь
Шрифт:
— Кто знает, может, когда-нибудь и понадобится! Всякое бывает. Аввакум тотчас согласился, что в этом мире все случается. Вот он, например, покупает детские книжки с картинками. Он с жаром заявил доктору:
— Я уже две этажерки забил ими доверху. И еще столько же держу на чердаке.
— Ты смотри, а я-то до детских книжек не додумался! — озадаченно проговорил доктор.
— Ничего, — ободрил его Аввакум. — Если когда-нибудь тебе понадобятся, рассчитывай на меня.
Доктор погладил подбородок и добродушно рассмеялся.
Я
Доктор надел белый передник, завязал его сзади батиком и принялся с виртуозной сноровкой чистить рыбу. Мы с большим интересом следили за его работой. Но он вдруг опустил руки и тяжело вздохнул.
— И компания чудесная, — сказал он, грустно глядя на нас, — и рыба что надо, и вина я припас. Одного только не хватает для полноты картины…
— Брюнетки! — усмехнулся Аввакум. Доктор ласково взглянул на него и кивнул головой.
— Слушай, доктор, — решительно заявил Аввакум, — если ты ничего не имеешь против, я мог бы пригласить от твоего имени брюнетку и бьюсь об заклад на что угодно, что она удостоит нас своим посещением. Но только при одном условии. А именно…
— Что именно? — грозно переспросил доктор, насупив брови.
Он швырнул очищенного сазана на стол и скрестил руки на груди. Ему не хватало при этой позе только усов и трико, чтобы сходство с прежними чемпионами по классической борьбе было полным.
— Ее адрес, — ответил со смехом Аввакум.
Доктор опустил руки и расплылся в широкой, до ушей улыбке.
— Ее адрес!.. Ирина Теофилова, улица Брод, дом тридцать три. Недалеко отсюда. Записать на бумажке?
Аввакум небрежно махнул рукой.
Когда и как возникла эта любовь?
Она пришла неожиданно, подобно порыву южного ветра в теплую, летнюю ночь. Может быть, она пришла в юг вечер вместе с первым взглядом, с первой улыбкой. А когда он утром проснулся, любовь уже цвела в его душе. Так в конце весны расцветают сады: с вечера они стоят зеленые, с закрытыми бутонами, а когда розовый рассвет озарит мир, они уже в подвенечном уборе.
Ирина Теофилова и Христина Чавова болтали, наверное, как всегда, о скучных, повседневных делишках на маленьком дворике за кирпичным зданием.
Появился Аввакум и сказал:
— Ваш начальник, доктор Петр Тошков, приглашает вас обеих на скромный ужин.
Доктор послал его только за Ириной, но Аввакум, пожалев Чавову, пригласил на свой риск и ее.
Из распахнутого окна первого этажа струился желтый свет. Открытые, округлые плечи Ирины, ее руки и шея сияли мягким блеском старинной позолоты. А в черной глубине глаз светились крохотные, еле видимые, далекие звездочки.
— Будет свежая рыба, — заявил Аввакум.
— О боже, как я люблю свежую рыбу! — воскликнула, всплеснув руками. Христина Чавова.
Ирина молчала.
— Доктор ждет, — сказал Аввакум.
Она пожала
Аввакум выдержал ее взгляд и сам загляделся на нее так же спокойно и сосредоточенно, но впервые в жизни не сделал никаких выводов из своих наблюдений. Счетная машина, которая всегда без осечки реагировала своими колесиками на внешние восприятия, вдруг застопорила, как будто выключили ток, приводивший ее в действие.
— А вы нас проводите домой? — спросила Ирина, не спуская с него глаз.
В счетной машине промелькнула искорка жизни.
— Конечно, — сказал Аввакум, — непременно провожу — А сам подумал: «Что на это скажет доктор?»
Ужин прошел весело. Я растолковывал Христине Чавовой сложность лечения куриной чумы, доктор жарил рыбу, а Ирина с Аввакумом накрывали на стол. Руки их иногда встречались, и тогда они виновато поглядывали на сияющего от счастья доктора. Когда мы сели за стол, Ирина стала очень любезной с доктором и даже ласковой; касалась его плечом, подливала вина, а про Аввакума совсем забыла.
К одиннадцати часам доктор стал позевывать, потом, облокотясь на стол, задремал.
Мы поспешили распрощаться и вышли на улицу.
Светила луна. Мы с Христиной Чавовой шли впереди и оживленно разговаривали об овечьих глистах. Ирина молчала. Аввакум гоже был не в духе — уж чересчур любезно держалась Ирина со своим начальником. Когда мы стали прощаться, она слегка кивнула мне головой и мило улыбнулась Аввакуму грустной, немного виноватой улыбкой. Стояла тихая, светлая ночь.
Так состоялось знакомство Аввакума с доктором Петром Тошковым, начальником отдела снабжения лекарствами, и с его темноволосой секретаршей Ириной Теофиловой.
Ирина работала секретарем отдела снабжения лекарствами, а в свободное время много читала — готовилась к конкурсным экзаменам в аспирантуру при университете.
Было что-то необычное, противоречивое в ее жизни и поведении, и это не скрылось от Аввакума. В обществе доктора она старалась всячески угождать ему, терпеливо сносила его грубые шутки, позволяла подолгу держать себя за руку, часто и громко смеялась. Но стоило ей остаться наедине с Аввакумом, как при одном лишь упоминании о докторе ее коробило и в глазах вспыхивали злые огоньки.
А к заведующему складом отдела снабжения лекарствами, красавцу Венцеславу Рашкову, любимцу Петра Тошкова, Ирина относилась подчеркнуто грубо, с расчетливой жестокостью и не упускала случая унизить его и высмеять, особенно на людях. Бедняга был не очень начитан, и она нередко разыгрывала его. Спросит например: «Венцеслав, что ты Думаешь о Бернарде Шоу? Ведь это величайший французский писатель, не правда ли?» А когда Венцеслав кивнет утвердительно головой, спросит; «Ты читал его роман „Три мушкетера?“