Приключения 1970
Шрифт:
Демонстративно встаю и бросаю карандаш. Зачем записывать все эти рассуждения?
— Планы в штабе батальона, — сухо бросает Войцеховский. — Прошу завтра зайти, я их вручу.
— Но разработанный вами «кодекс чести» командира, наверное, у вас с собой? — тихо говорит Куликов.
Наступает тишина. Войцеховский выпрямился в кресле и смотрит в сторону.
— Кодекс — это слишком громко сказано, — через минуту выдавливает он. — А некоторые правила поведения командиров — наше внутреннее дело.
— Нет, почему
— Странно, что беседы в батальоне среди узкого круга лиц получили широкую огласку, — говорит Войцеховский.
— Придется вам рассказать об этих беседах, — жестко бросает Куликов.
— Что ж… — пожимает плечами Войцеховский. — Кое-какие заметки находятся у меня в номере. Разрешите принести?
— Прошу вас, Анатолий Аверьянович! — отвечает Куликов.
Звеня шпорами, Войцеховский уходит. В коридоре гулко звучат его шаги.
— Этот тип пытался привить нашим красным командирам гусарские замашки, — говорит Куликов. — Выйди в коридор покурить. Как бы он не увильнул от неприятного разговора.
Греясь у печки, закуриваю.
Войцеховский выходит из своего номера, сворачивает в другой коридор. Наш дом похож на две длинные коробочки, под прямым углом приставленные друг к другу. Куда же пошел начштаба? Но волноваться не надо: выход из гостиницы только один, а в окно зимой не вылезешь.
Тетя Клава идет закрывать печи. Подойдя ко мне, шепчет:
— Возьмите этого офицера в оборот! Гонору у него много.
Звенят шпоры. Войцеховский, продефилировав по коридорам, возвращается в наш номер.
— Сумку со своим блокнотом я не нашел. Наверное, оставил в штабе, — спокойно говорит он, усаживаясь в кресле.
— Я был уверен в этом, — произносит Куликов. — А вот скажите, вы окончили Павловское юнкерское училище?
— Я этого не скрываю, — огрызается Войцеховский.
— Насколько я помню, Павловское училище готовило офицеров для императорской гвардии. Был в училище «кодекс чести» павловца, предписывающий оскорбления смывать только кровью. Были посвящения в «гусары смерти» тех, кто остался жив после дуэли.
— Завидная осведомленность… — замечает с иронией Войцеховский, а лицо его начинает медленно бледнеть, и вот дрогнули губы.
— Большевики изучали своих врагов, — спокойно говорит Куликов. — И как видите, знания эти пригодились. Ведь «гусары смерти» появились и в Надеждинском караульном батальоне. Странно, правда?
Молчит Войцеховский. Встаю, подхожу к столу, поправляю в лампе фитиль. Надо быть поближе к Куликову, как бы не кинулся на него гусар. Но как переменилось лицо Войцеховского, если смотреть на него сейчас в профиль! Прямой нос оказывается изогнутым и нависает над подбородком. Сжатые губы кажутся тонкими, на горле проступает
— У павловских гусар бывали дуэли в одиночку, — задумчиво говорит Куликов. — Вложит такой смертник в револьвер вместо семи патронов, скажем, три, напишет записочку о самоубийстве, покрутит барабан не глядя и приставит дуло к виску. Может, выпадет удача, и он станет «гусаром смерти». Или раздастся выстрел. Как это случилось с Яковлевым…
Нахмурил брови Войцеховский, не шелохнется.
— Но кто был противником Яковлева? Как прошла у соперника игра со смертью? Из-за чего была назначена дуэль? Вы не знаете, Анатолий Аверьянович?
— Нет! — отвечает Войцеховский и вдруг, перегнувшись через стол, спрашивает: — Разрешите курить?
— Пожалуйста… — роняет Куликов.
Начштаба достает большой серебряный портсигар, разминает тонкую папиросу, щелкает зажигалкой. Затянувшись, встает и, подойдя к окну, открывает форточку.
Не глядя на него, Куликов продолжает:
— Открытая форточка помогла нам выяснить обстоятельства смерти Яковлева. При гусарской дуэли обязательно присутствует секундант. Надо проследить, чтобы никто не ушел в сторону от правил игры, не струсил в последний момент. Так ведь было у павловцев? Был секундант и у Яковлева. Он открыл форточку, когда все было кончено, и в гостинице после выстрела никто не шелохнулся. Вышел из номера, запер дверь, а ключ взял с собой. Потом со двора пытался подбросить ключ под окно — вроде бы ключ выкинул сам Яковлев перед самоубийством. Но секунданту помешала тетя Клава, она вышла из сарая. Анатолий Аверьянович! Прочтите акт о том, где мы нашли ключ.
Повернулся в сторону Войцеховский, ощупывая крючки на гимнастерке, спросил:
— Что вы от меня хотите?
Встает Куликов:
— Мы хотим знать правду.
Друг против друга стоят Войцеховский и Куликов. Войцеховский тяжело дышит, его губы вздрагивают.
Дверь нашего номера распахивается, и стремительно входит командир взвода карбата Барышев. Я знаю, он живет в гостинице. Невысокий, плотный комвзвода в белом полушубке, перехваченном ремнем, и широких, разбитых валенках, не обращая внимания на Куликова, делает несколько шагов к столу и докладывает:
— Товарищ начштаба! Вас вызывает комбат. Явиться немедленно!
— Что случилось? — спрашивает Войцеховский. — Я занят.
— Не могу знать! — отвечает Барышев. — Приказано передать, что вам надо срочно явиться в штаб.
— Простите, — щелкает шпорами Войцеховский. — Я должен уйти. Мы продолжим нашу беседу в свободное от происшествий время. Идемте, Барышев!
Хлопает дверь. Куликов опускается в кресло.
— Ускользнул на этот раз гусар от прямого ответа. Ловок он и умен. Два года Войцеховский в Красной Армии и вроде бы вел себя хорошо. Может, ждал своего часа?