Приключения 1976
Шрифт:
— Я говорил однажды: высокий худой человек.
— Лицо его было закрыто белой чалмой?
— Может, темной, — ответил Аскар-Нияз. — Я стоял к нему спиной. Мог и не разглядеть.
— Почему спиной?
— Я говорил: впереди, в темноте, прятался тот самый верзила, который уволок мальчишку. Я искал его, чтобы застрелить, но меня сзади стукнули по руке. — Аскар-Нияз сердился. — Сто раз я повторял это!
— Так, — сказал офицер, помассировал свои литые щеки и посмотрел на Андрея. — А что делал в это время господин Долматов? Только не говорите, ради бога, что после того, как вы проводили юзбаши Аскар-Нияза и мальчика, вы легли в постель и уснули сном праведника!
— Именно так я и поступил
Офицер изобразил на лице недоумение.
— Если человек ведет себя по-человечески, а не по-скотски, то уже одно это вызывает подозрение, — пояснил Аскар-Нияз.
— Ох, юзбаши, юзбаши… — офицер вздохнул. — Во всем вы орел, а зрение у вас, извините, куриное.
Аскар-Нияз вскочил. Андрей попросил его:
— Сядьте, поручик. — Он обратился к офицеру: — Я требую, чтобы мне сообщили определенно, в чем меня обвиняют.
— Хорошо! — голос офицера зазвенел. — Андрей Долматов! Вы обвиняетесь в том, что в ночь на третье ноября совершили нападение на юзбаши Аскар-Нияза, сидящего сейчас напротив вас, и вместе со своими, пока еще не найденными, сообщниками похитили в неизвестных целях мусульманского мальчика по имени Кязим, которого по-узбекски называют Касым. На основании этого обвинения я беру вас под арест. А вы, юзбаши, можете быть свободны. Только распишитесь вот здесь.
— Я утверждаю, что Касыма похитил не Долматов, а совсем другой человек! — Аскар-Нияз встал.
— Ценю ваше благородство, но оно ни к чему, — офицер опять улыбался.
— Я протестую! — сказал Андрей.
— Я тоже сожалею о случившемся, — произнес офицер. — Постарайтесь вспомнить, где вы были ночью, и все уладится. — Он приказал вошедшему солдату: — Уведите арестованного!
Вечером того же дня в гостиной у мадам Ланжу поручик Аскар-Нияз в стороне от всех пил горькую. Он был лохмат, мрачен, и никто не решался приблизиться к нему. За ломберным столом разыгрывали бесконечную партию в вист аристократические старички и старушки. Мадам Ланжу беседовала с герром Хюгелем. Они устроились у камина и разговаривали, наклонив головы близко друг к другу. Терский — он появился недавно — листал журнал и время от времени нехотя пытался вывести Владика Синяева из пьяного оцепенения.
Пришла Ася, и это встряхнуло всех. Она была обеспокоена. Это не укрылось ни от кого.
Владик икнул:
— У мадемуазель Антоновой имеются надежные и небескорыстные покровители.
Ася посмотрела на Владика сухими глазами.
— Спасибо, — сказала она. — Я полагала, меня уже невозможно оскорбить. Оказывается, это не так. — Ася направилась к двери, не обращая внимания на мадам Ланжу и Хюгеля, пытавшихся ее удержать, но на середину гостиной вышел, уверенно ступая ногами, обутыми в сапоги тонкой кожи, поручик Аскар-Нияз. Он осторожно остановил Асю, дотронувшись до ее локтя, и обратился к Владику:
— Извольте, князь, принести свои извинения мадемуазель Антоновой. Иначе вам придется иметь дело со мной.
Владик вскочил. Лицо его задергалось.
— Вы! — закричал он. — Какое право имеете вы, азиат и хам, требовать чего-то от меня, русского князя?! Пусть с вами имеют дело вшивые большевички! Я достаточно брезглив, чтобы общаться с вами.
— Вы по-скотски пьяны, и поэтому я пренебрегаю вашими оскорблениями, — сказал Аскар-Нияз, — но я все же заставлю вас встать на колени перед мадемуазель Асей. Вы сделаете это, или я вас побью.
— Хватит, господа! — Хюгель встал между ними. — Вы оба зашли слишком далеко. Перенесем на завтра выяснение ваших отношений.
— Нет! — Владик упрямо пристукнул ногой. — Сейчас. Мы еще посмотрим, кому
— Дайте мне! — герр Хюгель поспешно протянул руку.
— Это не по-немецки, — сказал Аскар-Нияз. — Так что уж разрешите я сам как-нибудь. — Он поостыл, потому что успел пробежать глазами первые строки небольшого письма.
— Боже! Наверное, какая-нибудь гадость… Я уведу дам, — сказала Ланжу.
— Нет, — возразил Аскар-Нияз. — Это можно и даже необходимо послушать всем. — И он громко прочел:
«Город Ташкент.
Народному комиссару просвещения Узбекской республики.
Уважаемый гражданин комиссар!
Находясь за границей по личным причинам, не имеющим в данном случае значения, я узнал, что в июне 1914 года через Ташкент в Вену на международный аукцион были отправлены картины, написанные талантливым русским художником Алексеем Львовичем Антоновым, учеником Верещагина. Эти полотна назывались: «Закат в Бендер-шахе», «Озеро Урмия весной», «Долина Сефидруда».
Картины, по свидетельству специалистов того времени, представляют большую художественную ценность. Вначале Антонов А. Л. беспокоился о судьбе своих произведений, но впоследствии отчаялся их найти. Тем не менее, по собранным им сведениям, его работы находятся в запасниках Ташкентской картинной галереи и числятся в каталоге как произведения, написанные неизвестным художником.
Я с болью наблюдаю, в каком состоянии угнетенности находится в настоящее время большой художник. Если картины будут обнаружены и займут достойное место в экспозиции, это в буквальном смысле спасет талантливого русского живописца.
Понимаю, что имя мое ничего вам не скажет. Более того — вызовет недоверие, потому что я — сын царского генерала, репрессированного ЧК, перебежчик и пр. И все же, зная о бережном и уважительном отношении советских властей к культурным ценностям, я не сомневаюсь, что письмо мое будет принято со вниманием.
О результатах розыска убедительно прошу сообщить самому А. Л. Антонову, адрес которого указываю ниже.
Наступило молчание.
— Ну-кась, что вы скажете теперь, господа? — пьяно выкрикнул Владик. — Что скажет дочь великого русского живописца? Впустили-таки в свой дом змею!
Терский торопливо переводил Хюгелю места, которые тот недопонял.
— Это подлинник? — спросил Аскар-Нияз.
— Еще бы! — Владик не скрывал торжества. — На нем значится личная подпись товарища большевичка Долматова, или не знаю уж, как там его назвать!
— Здесь штамп местной почты, — сказал Терский, рассматривая конверт. — Что ж, он совсем дурак: открытой почтой свои шифровки отправляет?
— Именно так! — Владик был в восторге. — Мадемуазель Асенька и ее достопочтенный папочка с его наследием интересуют месье Долматова так же, как меня — здоровье китайского императора. Долматов сознательно валяет дурачка и в своем стиле послал ЧК собранные сведения не таясь.
Мадам Ланжу умоляюще закатила глаза.
— Господа, господа! Миллион извинений, но это не тема для салона.
— Вполне согласен с вами, мадам, — герр Хюгель прикоснулся к ее ручке. — С появлением этого русского наше общество, к сожалению, расстроилось. Возникли: ссоры, появились ненужные и, простите за прямоту, князь, совершенно чуждые нам интересы. Для меня в Долматове важнее всего то, что он хорошо играет в теннис. А посему, — закончил герр Хюгель, — я передам это письмо на почту, где ему и надлежит быть; все мы, надеюсь, останемся довольны.