Приключения 1984
Шрифт:
— Я до этого дела не касаем, — замахал руками боцман. — Меня не спрашивайте. Команда решила, с нее спрос. Только скажу вам — еще полдня такой работы, и люди полягут, не поднимем.
— Веди к кочегарам! — приказал генерал. — Они подстрекают.
О пассажирах, занятых на околке, он тут же забыл. Сейчас не до них с их нелепыми предложениями, иносказательными сентенциями.
— А чего вести? — не хватило у боцмана голоса, и он, запинаясь, произнес: — Вон они. На самом... клятом месте.
— Вперед!
Боцман что-то недовольно забормотал,
Никто из работавших не остановился, не заинтересовался офицерами. Молча продолжали свое изнурительное дело. Удар — подъем, удар — подъем.
Ударяя, наваливались всем телом, падали вместе с ломом, но тут же повисали на руках, цепко обхватив тонкое железо.
Захарова здесь не было. Или его успели предупредить, или он где-то рядом.
— Брать всех подряд, выявлять главарей, — кто-то шепотом предлагает за генеральской спиной. — Подключили бы тепло, а там разберемся.
— Сначала найти Лисовского, — отвечает генерал с нескрываемой тревогой.
Поражало равнодушие работающих. Они не упрекали, не ругались. Они просто не замечали офицеров, не хотели снисходить к ним, занимающимся пустым, никому не нужным делом.
А Рекстин уже понял, что происходит. В открытую он не мог одобрить экипаж, но в душе ему доставляли удовольствие растерянность, суета и озабоченность офицеров, которые совсем недавно обошлись с ним так бесцеремонно. Пусть попляшут!
У Рекстина другие, особые заботы. Скоро месяц, как «Соловей Будимирович» вышел из порта. 15 февраля его пронесло через Карские ворота Новой Земли в Карское море, самое холодное, самое страшное. И Рекстин, окончательно падая духом, вновь затребовал: «Скорее ледокол! Погибаем!» Этому призыву вняли. Вчера пришло сообщение: «К вам вышла «Канада».
Почему «Канада», а не «Козьма Минин»? Сможет «Канада» пробиться? Она намного слабее «Минина», а он в Архангельске.
Каждую минуту, каждую секунду мысли Рекстина об угрозе нового сжатия льдов... Он все время прислушивается, все время напряжен, что его ждет: спасение или гибель?
А разговоры вокруг генерала столь ничтожны, что он не может и не хочет тратить на них ни время, ни душевные силы.
— У меня время переговоров с Архангельском, — повторяет Рекстин.
А генерал, проводив Рекстина взглядом, решил, что тот просто нашел благовидный предлог, чтобы оставить его с офицерами.
Лисовский, час назад выбравшись из салона, в темноте пошел вниз через какие-то переходы и трапы. Он знал, что кочегары где-то там, и надеялся их найти без посторонней помощи. Следовавшие за ним офицеры были уверены, что он знает, куда их ведет. Но Лисовский скоро запутался. Включили фонарик — свет по-воровски зашарил по стенам, выхватывая из темноты ведра, банки, тряпье, пока не уперся в скорчившуюся в углу фигуру человека. Ослепленный, он испуганно моргал,
— Кто такой?
Человек в ответ залопотал на гортанном языке, растягивая звуки и покорно кланяясь.
— Китаец?
— Моя да, моя да, — наконец разобрал Лисовский.
— Выходи на свет. Почему прячешься?
— Хоросо, господина. Зао Харка дерется. Тьфу человек!
Лисовский вздрогнул, сразу поняв, что наконец-то у цели.
— Захаров? Кочегар?
Китаец опасливо посмотрел по сторонам.
— Она, она. Сибко дерется.
— Где он, можешь показать? — стремительно спросил Лисовский и замер, сообразив, что нашел союзника, который ненавидит Захарова так же сильно, как и он, но только боится его.
— Можешь. Ой, сибко тиха. Узнала, вы исите, спряталась.
Китаец, осторожно ступая, пошел в глубь коридора, там был еще трап вниз. Бесшумно соскользнув по нему, замахал руками.
Офицеры оказались у самого днища парохода. Откуда-то тянуло запахом плесневелой воды, она хлюпала под решеткой настила. Остановились перед овальной железной дверью. Китаец взялся за грязную, в пятнах ржавчины ручку.
— Здеся. Занавеска. Зао Харка спрятался, спит.
— Вперед! — толкнул его Лисовский.
— Ой боюси! — отшатнулся китаец, а когда Лисовский толкнул вторично, уперся обеими руками в дверь, все громче и громче вскрикивая: — Убила! Убила меня!
Лисовский отшвырнул китайца, чтобы не встревожил криками Захарова, и, повернув ручку, резко распахнул дверь. Луч фонарика уперся в брезент, перегораживающий помещение...
Только быстрые и решительные действия ошеломят Захарова — он и пикнуть не успеет!.. Лисовский с офицерами бросился к брезенту, рывком сорвал его... Кладовка с пустыми деревянными стеллажами!
Оглянулся: что это значит? Где Захаров?
Овальная железная дверь закрывалась медленно и тихо, как будто виделась во сне. Скрежетнули наружные запоры.
В могильной тишине застучали капли воды.
Вначале Захаров думал чуток подержать Лисовского взаперти, чтобы тот остыл и успокоился, но тут пришло сообщение, что на поиски отправились генерал и все офицеры.
Как мог надеяться, что Лисовского оставят на произвол судьбы? Конечно же, они должны были его искать, они и ищут. По дороге захватили с собой капитана, боцмана...
Скандал разрастался, принимал угрожающие размеры — и Захаров растерялся. Как быть? Дерзкая выходка с пленением офицеров во главе с Лисовским уже казалась покушением на их жизнь!
— Попался, голубь, — зловеще прозвучало над головой.
Он попытался сбросить чужие, жесткие пальцы, но ему уже вывернули руки за спину, а твердый кулак ткнул в губы.
Сопротивляться бесполезно. Захаров покорился. Но когда его втолкнули в кубрик кочегаров, где у стола, широко расставив ноги, сидел генерал, он выпрямился, поправил на себе шапку и полушубок, с упреком сказал: