Приключения-75
Шрифт:
— Ты исполнительный, далеко пойдешь, — не раз говорили ему еще в училище.
Но в последнее время все трудней становилось быть пунктуально-исполнительным. Он чуть ли не ежедневно получал новые приказы, инструкции, указания и дополнения к указаниям. Одни предписывали отменить усиленную охрану границы, другие — повышать бдительность. Одни требовали решительно пресекать какие-либо нарушения границы, другие указывали на необходимость максимальной выдержки. Стремясь исполнить все в точности, Грач искал и находил «золотую середину», которая, ему казалось, отвечала строгим параграфам
Отмену усиленной охраны он понимал как указание скрыть от соседей эту усиленную охрану. И он увеличивал количество секретов, приказывал по ночам скрытно копать стрелковые и пулеметные ячейки, расчищать секторы обстрела так, чтобы их ось была направлена вдоль нашего берега и обеспечивала внезапный отсекающий огонь.
Днем Грач не таил жизнь заставы: вот мы занимаемся строевой подготовкой, поем песни, шутим с девушками — смотрите соседи, добрые вы там или недобрые, — мы мирные люди. По вечерам на заставе шумно игрался отбой, и пограничники шли спать. Чтобы через час тихо уйти в ночь, в шепчущиеся заросли камышей на границе.
Так Грач понимал и так исполнял приказы и распоряжения последних недель; он искал и находил в них не противоречие, а скрытую логику...
— Сорок шесть человек. С пулеметами, — шепчет Горохов.
— А у нас четыре винтовки. И только восемь гранат.
— И восемь гранат не пустяк...
Над противоположным берегом взлетает красная ракета, высвечивает кровью речной туман, долго трепещет в вышине и падает, волоча за собой дымный хвост. И сразу лодки стали круто разворачиваться к нашему берегу. И на той стороне вдруг забухал крупнокалиберный пулемет. Пули захлестали по дамбе, застонали рикошетами.
— Стреляют! — удивленно говорит Хайрулин.
Лейтенант понимает его. Он ловит себя на том, что и сам с любопытством прислушивается к этим новым звукам, даже по-мальчишески радуется им: вот и он теперь может сказать, что обстрелян.
Но, заглушая это ощущение, стремительной волной поднимается тревога, неясная и бесформенная, как призрак.
«Что это? — думает он. — Провоцируют? Но ведь это же нападение. Это же...»
И вдруг рядом гремит выстрел.
— Не стрелять! — негодующе кричит Грач. И тотчас падает, потому что тихие лодки вдруг ощериваются огненными всплесками.
Где-то рядом взвизгивает пуля, бьет по щеке тугой волной воздуха, будто кто-то хлещет мимо ивовым прутом.
— Огонь!
И ему сразу становится легко от этой своей решимости.
Торопливо заухали трехлинейки. На лодках чаще замахали весла, кто-то упал в воду, кто-то перевесился через борт. Но вот лодки уже подошли к берегу, скрылись за высокой стеной камыша.
— За мной! — командует Грач.
Он сползает вниз и бежит по-за дамбой в сторону.
— Приготовиться к бою!
Грач выглядывает и видит посреди реки нивесть откуда взявшийся пустой баркас, подгоняемый течением к нашему берегу.
— Сорвало, видать, — говорит Хайрулин.
— Для пустого слишком глубоко сидит.
— Давайте я его пулей пощупаю?
— Отставить! Как думаешь, где он пристанет?
Они
— Как раз к тому тальнику будет.
— Давай туда. Если подойдут — сразу гранатами, понял?
Пулеметы с того берега бьют и бьют по тому месту, где только что были пограничники.
— Приготовить гранаты!
Грач не сомневается, что дело дойдет до гранат, а может, и до рукопашной. Ибо от камышей до дамбы какая-нибудь сотня метров, а враги не могут не понимать, что дамба для них — не только успех, но и единственное спасение.
Темные фигурки разом выскакивают из камышей, неуклюже, прыжками бегут по болотистой луговине. У пяти или шести перед грудью вспыхивают частые огоньки автоматных очередей.
— По офицерам и автоматчикам! — командует Грач. И стреляет из пистолета, целясь в прыгающие головы, рассчитывая, что пули на 50—70-метровом излете должны попадать в грудь. Но те, в кого он целится, почему-то не падают. Это удивляет и пугает его, ибо и в училище, и здесь, на стрельбище, всегда было, что мишени после его выстрелов переворачивались.
— Гранатами — огонь!
Он видит, как пограничники дружно взмахивают руками, успевает даже заметить эти кувыркающиеся в воздухе черные бутылочки. Но еще до того как вскидываются взрывы, откуда-то со стороны знакомыми длинными очередями начинает бить наш «максим».
И сразу гаснут вспышки выстрелов на темном фоне бегущих фигур, и до Грача как-то вдруг доходит, что перед ним спины врагов и что атака отбита.
Слева, от тальника, доносится сдвоенный взрыв. Краем глаза Грач успевает увидеть разлетающиеся доски и темные изломанные силуэты падающих в воду людей.
— Хайрула дает! — кричит Горохов. Он машет свободной левой рукой. И вдруг, ойкнув, сползает вниз, с удивлением разглядывает залитую кровью ладонь...
Через полчаса они возвращаются по-за дамбой в село, ведя перед штыками пятерых уцелевших солдат. С того берега с запоздалым остервенением бьют пулеметы, косят камыши, режут ветки прибрежного тальника.
— Ай да снайперы! — смеются пограничники. — До чего метки: с такого расстояния Горохову в палец попали!
Всем весело. Грач тоже едва сдерживает улыбку. Еще бы: никогда прежде не видавший настоящего боя, он так блестяще отбил хорошо организованную вооруженную провокацию. Думая об этом, он невольно сбивается на предполагаемый разбор операции в штабе отряда. И единственная потеря — палец пограничника Горохова, кажется ему хорошим поводом для шуток, которые на серьезных совещаниях так сближают людей независимо от рангов.
На заставе обычная тишина. В помещении сидит дежурный, непрерывно вызывает «Грушу».
— Где Ищенко?
— На правом фланге. Как только вы ушли, он и явился. Не спится, говорит, пойду наряды проверять, — подробно докладывает дежурный. И тихо, будто кто чужой мог услышать, добавляет: — На правом фланге тоже бой был.
— Что там?
— Неизвестно.
— Связного послали?
— Послали. Еще не вернулся.
— Где катер Протасова?
— Ушел на правый. Там бой был, — повторяет дежурный.