Приключения-78
Шрифт:
— До свидания, господин полковник, — тихо произнес Швецов и быстро исчез за дверью.
Вернулся Швецов домой поздно. Чтобы не обращать на себя внимания, он не стал зажигать лампу, раздевался впотьмах, старался не шуметь. Но Волнухин тем не менее услышал о приходе товарища, тихо спросил:
— Это ты, Мишка?
— Да я, спи!
— Мы тебе картошки печеной оставили, в печке она, — сообщил Волнухин.
— Зря оставляли, не хочу, я поел у сестры, — еле сдерживая раздражение, ответил Швецов. Он прошел к своей кровати, лег на спину, подтянул одеяло к подбородку да так и пролежал до утра.
...Эту ночь Швецов не спал. Но зато он тщательно все взвесил,
После того как фабричный гудок возвестил об окончании смены, Швецов одним из первых вышел из ворот фабрики. Он отошел в сторону, занял удобное для наблюдения место и стал цепким: взглядом прощупывать выходящих. Как только заметил Соколова, поспешил к нему и, подойдя сзади, прошептал: «Мне срочно нужно с тобой поговорить». Иван Соколов замедлил шаг, пропустил вперед говорившего и, узнав в нем Швецова, негромко сказал: «Понял. Следуй за мной!» Они спустились с пригорка, перешли мост через Тьмаку, незаметно свернули на тропинку, змейкой вившуюся по берегу, и скрылись в зарослях ивняка. Убедившись, что поблизости никого нет, Соколов спросил:
— Ну, что у тебя?
Швецов сразу выпалил:
— Павлуха нас предал!
— Что ты болтаешь! — тихо, но резко воскликнул Соколов.
— Не болтаю, а говорю правду!
— Откуда узнал?
— Он сам мне сказал! По заданию полковника Уранова он вербовал меня в шпионы!
— Ох, Мишка, если наговариваешь на товарища, нехорошо тебе будет.
— Зря наговаривать не стану. Можно ведь и проверить.
— Проверим. Сейчас же пойдем к нему, и ты все это расскажешь!
— Нет, нет, — забеспокоился Швецов.
— Почему же?
— Он, спасая свою шкуру, застрелит нас.
— У него есть револьвер?
— Да, жандармы ему дали!
— Обезоружим!
— Он расскажет Уранову, нас всех арестуют.
— Как же мы узнаем о его измене?
— Он собирается идти к полковнику.
— Когда?
— В пятницу вечером!
— Ну что ж, проверим. — Соколов понизил голос: — Прошу тебя, Мишка, об этом пока никому ни слова. Понимаешь, речь идет о судьбе человека!
— Понимаю, — согласился Швецов.
— Проверять будем вдвоем! — сказал Соколов.
На берегу тихой задумчивой Тьмаки они обсудили план проверки Волнухина.
В канун праздника Ивана Златоуста около девяти часов вечера два молодых человека незаметно зашли под арку дома, расположенного возле особняка полковника Уварова, и стали наблюдать. В этот поздний вечерний час улица была тихой и пустынной. Лишь одинокие прохожие, пряча лица от холодного ноябрьского ветра, спешили к своим очагам. Вскоре со стороны храма Воздвиженья показалась фигура человека в коротком пиджаке и серой кепке.
— Он, — шепотом произнес один из стоявших под аркой, когда пешеход приблизился и на него упал сноп света от уличного фонаря.
— Да, он, — прошептал другой. Между тем шедший по улице человек, подходя к дому Уранова, замедлил шаг и несколько раз оглянулся. Потом он остановился, снова посмотрел по сторонам и направился к двери особняка главного тверского жандарма.
— Ну, убедился? — произнес один из стоявших под аркой — это был Швецов.
— Сомнений нет, — ответил Иван Соколов. — Павлуха предатель!
— Когда будем кончать с Иудой? — Мишка достал ив кармана зачехленную финку, протянул ее Ивану.
— Финка! — воскликнул Соколов. — Предусмотрительный ты, Мишка!..
Фигуры двух молодых людей исчезли в темноте.
...После выступления защитников Носович по очереди предоставил последнее слово подсудимым. Все отказались
— Три с половиной года минуло с тех пор, когда господа прокуроры впервые познакомились с делом, которое разбирается в этом зале. За это время юристы, обладающие дипломами императорского университета и немалой практикой, не смогли дойти до сути и установить истину. Не странно ли, господа? Впрочем, странного тут ничего нет. Служители Фемиды употребили годы на то, чтобы скрыть истину, чтобы оградить виновников преступления...
Зал насторожился. Прокурор переводил взгляд с Фомы на судей, и этот взгляд кричал: «Что же вы, господа, позволяете?» Егоров [4] тем временем продолжал:
— Господин председатель сказал, что обвинительный акт — это план обвинения, подлежащий доказыванию. Этот план обвинения созрел в недрах жандармского управления задолго до трагедии, разыгравшейся на огороде Буракова. И главным режиссером трагедии был господин Уранов. Это я вам сейчас докажу. Уранов внедрил свою агентуру в рабочие кружки и хорошо знал обстановку в них. Уранов мог бы давно арестовать всех, кто посещал рабочие собрания. Но ему этого было мало. Идеи социал-демократии давно уже проникли в широкие слои русской общественности и завоевали симпатии тысяч людей. Попробуйте перекрыть Волгу — вода пойдет через плотину. Так нельзя остановить идеи освобождения народа от гнета и бесправия...
4
Егоров Иван Иванович (Нил, Фома) (1874—1936) — рабочий. В революционном движении с 1889 года. Участвовал в нелегальном распространении «Искры». В 1902 году от искровского петербургского комитета участвовал в переговорах с Союзом ремесленников об объединении этих организаций. В 1903 году арестован и выслан в Тверь. За причастность к РСДРП арестовывался и высылался в Сибирь, в Вологодскую губернию. После Великой Октябрьской революции находился на хозяйственной работе. В 1925 году вступил в ВКП(б). В 1935-м — персональный пенсионер.
— Господин Егоров! — потряс председатель колокольчиком над головой. — Вы находитесь не на тайном сборище, а на суде. Извольте говорить по существу дела!
— Господин председатель, я как раз и говорю о сути дела. Господин Уранов намеревался к политическому делу подвести обыкновенную уголовщину. Он хотел потопить нас не только в крови, но и в грязи. Смотрите, мол, вот кто такие социал-демократы. Они убивают своих же товарищей! Но Уранов-режиссер просчитался, актер, на которого он возлагал надежды, плохо справился со своей ролью. Это был Швецов. В планы жандармского управления никак не входило, чтобы он был разоблачен как тайный агент. Он должен был играть роль рабочего.
Фома на секунду прервался и заговорил с новой страстью:
— Уранов, организовав убийство своего духовного брата агента Волнухина, предпочитает пребывать в скитаниях... — Фома говорил громко, четко выговаривая каждое слово: — О какой законности можно говорить в державе, где на главной площади столицы расстреливают рабочих, а с ними женщин и детей, стариков и старух, идущих к своему царю-батюшке...
Носович поднял колокольчик и яростно зазвонил.
— О какой законности может идти речь, если власти вешают тысячи людей без суда и следствия...