Приключения Айши (сборник)

Хаггард Генри Райдер

Ее голос высоко поднялся в гневе, зазвенел, отдаваясь от каменных стен, с холодной отчетливостью. Сквозь полупрозрачное головное покрывало ярко сверкнули глаза. Бедный Биллали, а я был убежден, что он человек бесстрашный, буквально затрясся от ужаса.

– О Хийя! О владычица! – взмолился он, не отрывая седой головы от пола. – Я знаю, что ты столь же милосердна, сколь и велика, я же твой послушный раб. Тут нет моей вины. Все это затеяли плохие сыновья в мое отсутствие. Они поддались на подговоры женщины, отвергнутой одним из твоих гостей – Свиньей, и в соответствии с древним обычаем этой страны хотели съесть жирного черного чужеземца, который прибыл вместе с твоими гостями – Бабуином и Львом, что сейчас болен, так как относительно этого черного ты не дала никаких повелений. Но когда

Бабуин и Лев поняли, что` замышляют мои плохие сыновья, они убили женщину, а заодно и своего слугу, чтобы спасти его от раскаленного горшка. Тогда эти исчадия зла, отродья Злого Духа, обитающего в глубокой пещере, жаждая крови, бросились на Льва, Бабуина и Свинью. Схватка была доблестная. Твои гости, о Хийя, сражались как настоящие мужчины, многих убили; они продержались, пока не пришел я и не спас их. Тех же, кто дерзнул нарушить твою волю, я приведу сюда, в Кор, на суд твоего величества. Они уже здесь!

– Я знаю, старик. Завтра в большом зале я свершу правосудие. Тебя я, хотя и очень неохотно, прощаю. Следи за своим семейством лучше. Иди!

Биллали с поразительным проворством поднялся на колени, трижды наклонил голову и пополз прочь, по-прежнему метя белой бородой пол; наконец он исчез за шторами, и я остался наедине с этой ужасной и такой неотразимо пленительной женщиной. Мое сердце было в сильной тревоге.

Глава XIII

Айша открывает лицо

– Итак, – заговорила Она, – этот седобородый старый глупец ушел. Как мало мудрости обретает человек в этой жизни! Он зачерпывает ее пригоршнями, но она, как вода, уходит у него меж пальцев; и если на ладонях остается хоть несколько капель, целый сонм глупцов громко изъявляют свой восторг: «Смотрите! Вот истинный мудрец!» Разве это не так? Но как тебя зовут, о иноземец? Старик окрестил тебя Бабуином, – засмеялась Она. – Таков уж обычай у этих дикарей, обделенных даром воображения: в поисках подходящих прозвищ они обращаются к названиям животных. Как зовут тебя в твоей собственной стране, о иноземец?

– Холли, о царица! – ответил я.

– Холли? – Она с трудом выговорила мое имя, но в ее устах оно звучало восхитительно. – А что это значит?

– Остролист, дерево с колючими листьями.

– Что ж, ты и впрямь подобен колючему дереву. Ты силен и уродлив на вид, но, если моя мудрость не обманывает меня, в глубине души честен и верен, из тех, на кого можно положиться. К тому же ты человек размышляющий. Не стой там, Холли, зайди в комнату и сядь подле меня. Я не хотела бы, чтобы ты пресмыкался передо мной, как все эти рабы. Я утомилась от их поклонения и страха, по временам они мне так надоедают, что я готова убить их на месте, лишь бы только увидеть, как их лица побелеют от ужаса, – может быть, это развлекло бы меня.

И своей белоснежной рукой Она отдернула штору, пропуская меня.

Я внутренне содрогнулся. Эта женщина была поистине ужасна. За шторами находился большой, около двенадцати футов на десять, альков, где стояли диван и стол с фруктами и поблескивающей водой. К столу с дальнего конца примыкал каменный фонтанчик, тоже наполненный чистой водой. Уютно мерцали светильники-вазы, воздух и драпировки были напитаны тонким ароматом. Аромат исходил и от пышных волос, и от белых облегающих одеяний самой царицы. Я вошел в альков и остановился в нерешительности.

– Садись, – пригласила Она, показывая на диван. – Пока еще у тебя нет никаких причин опасаться меня. А если они и будут, опасения твои продлятся недолго, потому что я убью тебя. Так что успокойся.

Я сел на край дивана около фонтанчика, Она медленно опустилась на другой край.

– Ну а теперь, Холли, – продолжала Она, – поведай мне, откуда ты знаешь арабский язык. Я очень люблю этот язык, ибо он мой родной, по происхождению я чистокровная аравитянка – «аль-араб аль-ариба». Наш праотец – Яруб, сын Кахтана, родился в древнем прекрасном городе Озал, в провинции Йемен – «Счастливая».

Но ты говоришь с непривычным для меня выговором. В твоей речи нет сладостной музыки, присущей языку племен химьяр, который я слышала в детстве. Не узнаю я и некоторых слов; такова и речь амахаггеров, которые так осквернили чистый арабский язык, что, обращаясь к ним, я должна говорить как будто на другом языке [39] .

39

Яруб, сын Кахтана, жил за несколько веков до Ибрагима (Авраама), отца древних арабов, от его имени произошло и само название «Аравия». Говоря о себе «аль-араб аль-ариба», Она, безусловно, подразумевала, что принадлежит к чисто арабской расе в отличие от арабов пришлых, потомков Исмаила, сына Ибрагима и Хаджар (Агари), известных как «аль-араб аль-мустариба». Корейшитский диалект обычно считался чистым, «незамутненным» арабским языком, но химьяритский диалект более близок по чистоте к древнему языку аравитян. – Примеч. Л. X. X.

– Я изучал арабский язык в течение многих лет, – ответил я. – На нем и поныне еще говорят в Египте и других странах.

– Стало быть, на нем еще говорят и Египет еще существует? И какой же фараон восседает сейчас на престоле? Потомок перса Оха или Ахемениды [40] уже не царствуют, времена их безвозвратно канули в забвение?

– Персы покинули Египет две тысячи лет назад, их место заняли Птолемеи, римляне и многие другие; династии расцветали, правили Нильской землей, а затем, когда наступало урочное время, свершалось их падение, – ответил я, озадаченный. – Знаешь ли ты что-нибудь о персе Артаксерксе?

40

Ох – персидский царь Артаксеркс III Ох, в 342 году до н. э. покоривший Египет. Ахемениды – династия древнеперсидских царей в 558–330 годах до н. э. Под их правлением находилось и большинство стран Ближнего и Среднего Востока.

Она промолчала, только улыбнулась, и меня вновь окатило холодком.

– А Греция? – спросила Она. – Существует ли еще Греция? Я так любила греков. Они прекрасны, как день, и умны, но нрава необузданного и ветреного.

– Да, – сказал я, – Греция все еще существует. Но нынешние греки не те, что прежние, а сама Греция – жалкое подобие той, что была некогда.

– Так. А иудеи – они всё еще в Иерусалиме? Стоит ли еще храм, возведенный великомудрым царем, и какому богу в нем поклоняются? И явился ли в мир их Мессия, чей приход они предвозвещали так громогласно? Владычествует ли Он миром?

– Иудеи рассеялись по всему миру, Иерусалима, такого, каким он был, больше нет. Что до того капища, который построил Ирод…

– Ирод? – повторила Она. – Я не слышала этого имени. Но продолжай.

– Римляне предали капище огню, и над пожарищем взвились римские орлы. Иудея отныне пустыня.

– Вот как! Они были великим народом, эти римляне, устремлялись прямо к своей цели и добивались ее, как их орлы настигали свою добычу. Они были как сама Судьба, и там, где они проходили, воцарялся мир.

– Solitudinem faciunt, pacem appellant [41] , – сказал я.

– Так ты знаешь и латинский? – удивилась Она. – Каким странным звоном по прошествии стольких веков отдается он у меня в ушах! Но твой выговор сильно отличается от того, что я слышала. Кто написал это изречение? Я его не знаю, но оно верно и достойно великого народа, каким были римляне. Наконец я встретила человека ученого, сохраняющего в своих ладонях влагу знания. И знаешь ли ты и греческий?

41

Они создают пустыню и называют это миром (лат.).