Приключения двух друзей в жаркой степи (Плюс тридцать пять градусов)
Шрифт:
Сашка был весь переполнен мыслями, торопился их поскорее изложить, и поэтому писал быстро, неразборчиво. Я путался в его каракулях, не мог ничего понять. Сашка злился, перечеркивал все, начинал писать снова, также неразборчиво.
Слова «надо рыть» он написал печатными буквами и дважды подчеркнул.
— Когда? — спросил я с трепетом.
«Сегодня ночью».
Я содрогнулся.
— Почему обязательно ночью? Давай лучше днем.
«Увидят. Прогонят».
— Понимаешь, сегодня никак не могу. Нужно помочь Рите и Славе клеить разбитые горшки, — нашел я
На это последовало решительное: «Тогда завтра».
Я был рад, что выгадал хотя бы сутки. В душе я надеялся, что завтра возникнут новые обстоятельства, которые помешают нам копать Чертов курган.
Мы поговорили о разных пустяках — где взять лопаты, лом? — и я пошел.
Если бы любой другой курган, я бы не задумывался ни на секунду. Разве мне не хочется открыть могилу гуннского вождя? Или обнаружить золотой клад? Или сделать какое-нибудь выдающееся научное открытие?
Но Чертов курган… Чертов курган…
Сердце холодело, и проваливалось куда-то в живот, когда я представлял себя ночью с лопатой на поросшей кустарником вершине. И в то же время я знал: все равно придется идти.
Сзади вдруг взревел мотор. Я испуганно отпрянул в сторону. Савелий Кузьмич, довольно улыбаясь, притормозил мотоцикл рядом со мной.
— Что, сынок, душа в пятки, так — нет?
— Ни в какие не в пятки!
— Рассказывай! Лицо пятнами пошло!
— Это от солнца. У меня загар такой… Савелий Кузьмич, — вспомнил я, — у вас наконечник стрелы с собой? Ну, которым вы багажник открываете. Покажите, а?
— Багажник? — он смотрел на меня недоумевая. — А, костяшка та зеленая. Разве она от стрелы?
Я выложил все, что знал про свистящие стрелы гуннов. Савелий Кузьмич выслушал внимательно, потом полез под сиденье мотоцикла.
— Скажи пожалуйста! — Он задумчиво подбрасывал на ладони костяной наконечник. — Дикари, а вот придумали такое. Как немцы с бочкой пустой из-под бензина. Кинут ее с самолета, а там дырка, и она орет по-страшному.
— Где вы нашли?
— А? Этот, что ли?.. Да там, где все остальное. На речке, на Стремянке. Все отдал, а эту вот штуку оставил. Надо же что-то иметь для памяти, так — нет? Потом утерял ключ от багажника — и ее приспособил. Верхушку отбил, как раз пришлось.
— Можно, я дяде Володе отнесу?
— А чем я багажник отпирать буду? Хотя ладно, напильник трехгранный приспособлю. На, держи, жертвую для пользы научных дел… Погоди! — Он, почему-то передумав, отдернул руку, в которой держал наконечник стрелы. — Сначала ко мне дамой сходим, медком угощу.
Мы завели мотоцикл во двор. Из сада огромными прыжками примчался пес и зарычал на меня грозно. Я испуганно жался к колесу мотоцикла.
— Не трусь, — сказал Савелий Кузьмич. — Со мной не тронет. Вот если я скажу ему «фас» — тогда прыгнет. О, видишь, как насторожился! Понятливый, гад, — сказал он ласково и потрепал пса по шее.
Поставили мотоцикл в сарай.
— Знаешь, откуда я сейчас? — Савелий Кузьмич стряхивал веником пыль с сапог. — Не угадаешь, так — нет? В район, в милицию заезжал. Насчет той золотой штуки, что, пропала… На,
Я ударил веником по своим кедам; они так запылились, что даже цвет потеряли.
— Они что-нибудь узнали?
— Говорят: напали на след, — усмехнулся Савелий Кузьмич. — В милиции всегда так. Напали на след. Идут по следу. Обложили со всех сторон. Пусто — ушел!
— Нет, они ловят, — возразил я. — Вот у нас в доме квартиру одну ограбили. Их никого не было, приехала машина и все увезла. А через месяц хозяину вернули два костюма и телевизор. Я сам вносить помогал. Ох, видели бы вы, как их бабушка обрадовалась! Говорит, я без телевизора, как без рук.
— Бывает, — не стал спорить Савелий Кузьмич. — Ну, хватит тебе пыль поднимать.
Он прошел в сени, громко топая сапогами.
— Мать! Где ты, мать? Выходи, принимай гостя.
Из комнаты на кухню бесшумно выплыла толстая женщина в сарафане до пят. Она приветливо улыбалась. Но только увидела меня — улыбка сразу сошла с лица.
— Ой, Савва, а я и вправду думала.
— Владимира Антоновича, главного ученого, племянничек, — Савелий Кузьмич подтолкнул меня к ней. — Иди, поздоровайся с теткой Анисьей.
— Здравствуйте.
Она снова расплылась в улыбке, и я сразу почувствовал себя важной птицей, потому что такие улыбки кому попало не даются. Конечно, если подходить строго, то никакой я не племянник дяди Володи, и об этом я уже сказал однажды Савелию Кузьмичу. Но раз он так упорно хочет считать меня его племянником — пусть считает. Зачем зря разочаровывать человека?
Меня усадили за стол, и моментально, словно постелили скатерть самобранку, на нем появилось множество вкусных вещей. Хозяева принялись меня потчевать, как доброго молодца из сказки: Савелий Кузьмич с одной стороны, тетка Анисья — с другой. Сначала я робел, стеснялся, но они так радушно угощали, так им приятно было, когда я что-нибудь съедал, что мне ничего не оставалось, как взяться за дело серьезно и основательно. Я ел сладкие медовые коржики, грыз хрупкий хворост, уминал мои любимые конфеты с шоколадной начинкой. А в завершение этой неслыханной трапезы хозяйка поставила передо мной мед, светлый и прозрачный, как смола на свежем еловом срезе. Я слизывал его с ложки, запивал холодным, только что из погреба молоком, и думал, что не зря Савелий Кузьмич так настойчиво зазывал меня на мед, а я, глупый, крутил, вилял, отказывался всячески. И еще я думал, что неплохо было бы и студентов наших угостить хоть раз таким великолепным блюдом. А то все каша да суп — надоело уже.
Наконец я отвалился от миски с медом.
— Ешь еще, ешь! — подбодрил Савелий Кузьмич. — Вкусно, так — нет?
Я признался:
— Не лезет больше.
— А ты молочком его загоняй, молочком.
Тетка Анисья посочувствовала:
— И так уж сколько всего съел парнишка. Гляди, пузо как барабан. Еще лопнет.
Я рассмеялся:
— Что вы, не лопнет! Мне чуть передохнуть — и еще столько же войдет.
Она, чтобы не вводить меня в соблазн, убрала со стола мед.